И придет ночь - Кристина Скай Страница 62

Несколько минут назад она, преисполненная негодованием, готова была выстрелить в обидчика за пятьдесят шагов. А теперь неподвижно лежала в его объятиях, ее платье цвета слоновой кости было все в крови.

Она застонала:

– Мы... мы это сделали. Я попала в этого лысого змия с ружьем, правда ведь?

Люк припомнил дикие вопли ее жертвы. Если бы он не был так обеспокоен, то рассмеялся бы.

– Ты превосходный стрелок, Солнышко.

– Я же тебе говорила. Я очень меткая. – Она с трудом перевела дыхание, и Люк понял, какую она испытывает нечеловеческую боль и каких неимоверных усилий стоит ей это скрывать. – Мы с вами никогда... не говорили...о деньгах. Я заплачу вам. Такому знаменитому разбойнику, как Блэквуд, просто полагается приличная плата... – Голос ее прервался.

– Не говори ничего, дурочка. – Люк пришпорил коня. – Держись. Осталось совсем немного.

Она улыбнулась ему слабой улыбкой:

– У меня почти тридцать фунтов отложено на черный день. А у Брэма в копилке два шиллинга и полпенни, – скрупулезно подсчитывала она.

– Даже не думай о деньгах.

– Почему? Что, мои деньги недостаточно для тебя хороши?

Какой же она была бледной! У Люка защемило сердце.

– Не говори ничего. Побереги силы.

Он прижал ее к себе еще крепче. Она слегка поморщилась от боли, а потом прикрыла глаза.

– Держись, Солнышко, – прошептал он.

Он говорил это не столько ей, сколько себе самому.

Его черный конь летел стрелой, и Люк очень быстро добрался до своего дома с бездыханной Силвер. Он нес ее на руках к себе в комнату, но тут его остановил сердитый оклик Джонаса:

– Что ты на этот раз затеял, мальчишка? Ты что, людей похищать начал?

– Это та женщина, о которой я тебе рассказывал, Джонас. Эта дурочка спасла мне жизнь, но ее самое ранили. Я и решил принести ее сюда.

– Но это же опасно, милорд. Что, если она кому-нибудь проболтается?

Люк решительно уложил Силвер на кровать и разрезал ножом ее рукав.

– Никому она не проболтается. – Ее сорочку залила алая кровь. – Моя Силвер на это не способна. Эту женщину можно пытать целую неделю, и добьешься только того, что она плюнет тебе в лицо.

Джонас что-то неразборчиво пробормотал и, поджав губы в знак неодобрения, отправился искать бинты и подогреть воду. Люк продолжал снимать с Силвер сорочку. Мягкий батист легко резался: достаточно было одного прикосновения его ножа.

Наконец, разрезав и сняв с нее сорочку, он увидел, что в ее окровавленном боку между двумя ребрами застряла пуля. Люк едва подавил ругательство. К счастью, насколько он мог судить, свинец вошел в мягкую плоть, не затронув кости.

Он облегченно вздохнул, но тотчас же заметил, что к одному ребру прилип маленький кусочек материи. Этот клочок непременно нужно отодрать, иначе рана никогда не заживет. Люк молил Бога, чтобы Силвер пока не приходила в сознание.

Он закатал рукава. В комнату вошел Джонас с кастрюлей горячей воды, из которой валил пар, и целой грудой чистых белых тряпок.

– Может, я взгляну на рану, милорд?

Стараясь не обращать внимания на соблазнительные выпуклости бледного, залитого кровью тела, он грубовато отозвался:

– Я сам все сделаю.

Джонас окинул его проницательным взглядом и пожал плечами:

– Как скажете, милорд.

– Нам понадобится виски.

– Оно тут. И бинты, и горячая вода.

Люк откупорил бутылку.

– Она же без сознания! Нельзя вливать женщине в горло виски, когда она в таком состоянии, милорд.

– Это для меня, Джонас, – мрачно объяснил Люк. В глазах шотландца блеснули насмешливые огоньки.

– Правда? Никогда не думал, что доживу до этого дня!

– Ну, вот и дожил, несчастный придира. – Люк отпил из бутылки и поставил ее обратно на комод из красного дерева рядом с кроватью. – Ну а теперь можешь идти.

Старый слуга хотел что-то сказать, но передумал. Он повернулся к двери, покачивая головой.

Через двадцать минут все было закончено. Кусочек ткани был отодран от ребра, пуля извлечена из раны, а сама Силвер перебинтована мягкой льняной тканью.

Люка всего трясло. Так он не дрожал нив Руане, ни даже в вонючем и грязном Алжире. Эта женщина сама себе главный враг. Она не ведала страха и никогда не руководствовалась соображения-ми здравого смысла.

И он любил ее за это.

Люк вздохнул, укрыл одеялом свою пациентку и принялся разводить огонь в камине: день выдался не по сезону холодный. Глядя на пляшущие языки пламени, он размышлял о чувстве долга и о днях своей невинной юности. Каким он был когда-то! И кто он теперь!

Он думал о женщине с каштановыми волосами, лежавшей сейчас в его постели, для которой не было места в его новом мире.

Он снова и снова повторял себе, что она не для него. Тени становились все длиннее, в трубе завывал ветер, в окна барабанил дождь. Люку показалось, что в прохладном воздухе запахло лавандой, но он уверил себя, что это всего лишь игра воображения.

Он снова стремглав бежал сквозь длинный, мрачный коридор своих воспоминаний, когда его разбудил шелест простыней.

Люк вскочил на ноги и всмотрелся в еле различимые тени. В камине догорали последние угольки. И никаких мечей, пистолетов, угрюмых стражей с кнутами. Они существовали только в его сне. Когда он подошел к постели, у него слегка дрожали руки. Лицо Силвер было покрыто мелкими капельками пота, она что-то бормотала.

Он отвел с ее лба кудрявый локон.

– Все в порядке, Солнышко. Ты поправляешься. Успокойся. Полежи спокойно, пока не заживет твоя рана. Дай хоть раз кому-нибудь тебе помочь, в виде исключения.

Он не знал, слышит она его или нет. Она беспокойно заметалась в постели, открыла глаза и посмотрела на него мутным взором.

– Больно...

Люк понял, что она бредит. Эта упрямица никогда не призналась бы, что ей больно, находясь в здравом рассудке.

– Конечно, больно. Подвинься-ка чуть-чуть. Я поправлю простыни.

Люк осторожно приподнял ее и расправил скомкавшуюся простыню, которая врезалась ей в ребра.

Когда он ее держал, одеяло соскользнуло из-под его пальцев. К его рукам прикоснулась ее полная белая грудь.

В нем вспыхнуло желание.

Он отшатнулся от нее, тысячу раз обозвав себя дураком. Но это не помогло. Нужно бы прикрыть ее соблазнительные формы, но он словно окаменел. Ничто уже не сотрет эту картину у него из памяти.