Сейчас и больше никогда - Анастасия Соловьева Страница 62

– Думаешь, он заинтересуется?

– Думаю, да. А нет, еще кого-нибудь поищем… Да ты уверен, что хорошо пойдут эти твои стулья? Сейчас всякой мебели – завал. Вот я был в Москве на выставке – видел.

– Так и должно быть, – улыбнулся Дмитрий. – По мировой статистике на каждого человека приходится двадцать стульев.

– То по мировой!.. – Главный мебельщик губернии хрипловато рассмеялся и жестом пригласил Дмитрия к себе в кабинет. – Коньячку? – И, получив одобрение, вернулся к стульям: – Двадцать стульев на одного – это по мировой статистике! А у нас на каждом стуле сидят по двое, а третий смотрит, как бы ему между ними затесаться… Ну, Дмитрий Алексеевич, будь здоров! За встречу!

Хозяин кабинета залпом проглотил рюмку коньяка и закусил малосольным огурчиком. Дмитрий последовал его примеру, но при этом не теряя из вида своей главной цели.

Нет, стулья покупают. Еще как покупают! И готовы втридорога заплатить, лишь бы их стул не был похож на соседский. Конструкций стульев, не говоря уж про дизайнерские решения, на свете великое множество. Дело за малым – открыть собственное производство.

– Ну хватит! – засмеялся директор. – Убедил! Ты меня убедил! Договорились. Сегодня пойдем к мэру.

– У вас это так легко? – не поверил Дмитрий.

– Это везде нелегко! А в провинции – особенно. Но считай, что тебе везет. Верхоланцев устраивает прием в честь завтрашнего праздника и пригласил меня. Мы с ним, как говорится, работаем в тесном контакте. Особенно последнее время. – Он подмигнул Дмитрию. – У него к нашему предприятию интерес. Так что сегодня в семь. Давай у входа в Благовещенский собор.

– В собор?! Почему же в собор?

– Да не пужайся! Он живет там напротив, на Благовещенской площади. И не забудь: форма одежды парадная.

Остаток дня Дмитрий провел в подготовке к светскому мероприятию. Первым делом он разыскал городскую гостиницу, снял номер и, не заглядывая в него, отправился за покупками. В гостинице ему объяснили: Губернский пассаж – лучший в городе магазин, находится на Московской улице. Дмитрий уже припарковывал машину у двухэтажного, с лепным фасадом пассажа, когда у него в кармане зазвонил телефон.

– Ты как? – взволнованно прошептала в трубку Елена.

– Нормально. – Дмитрий лениво разглядывал Московскую улицу – прямую, широкую, залитую солнцем и довольно людную. Здесь бы кино снимать по Бунину или по Куприну.

– Он тебя не принял? – трагически спросила жена.

– Почему же? Принял, полистал бизнес-план.

– И чего решил?

– Пока ничего. На сцене появляются третьи лица.

– Вот как? Ты там смотри – осторожнее.

– Сегодня вечером пойду в гости.

– К третьему лицу? А кто он такой?

– Ни много ни мало здешний мэр. Господин Верхоланцев. Переночую я в Городе, так что не беспокойся.

Дмитрий выключил телефон, продолжая любоваться провинциальной улицей. Она рождала «ощущение простоты и покоя». Чья эта фраза? Кажется, Чехова. Захотелось вдруг прокатиться – посмотреть Город. Он приезжает сюда в третий раз – и всегда в суете, спешке. А между тем Город – это не просто город. В первый раз, гуляя по его улицам, Дмитрий вспоминал картины из своих детских снов. А позже где-то здесь бесследно пропала Саша.

Дмитрий хотел как можно быстрее разделаться с магазинными делами, но неудачи, как назло, неотступно преследовали его.

Он мучительно выбирал и, наконец, выбрал светло-серый, строгий костюм. Мучительным же этот процесс оказался потому, что выбирать в Губернском пассаже было не из чего. Дела с рубашками обстояли, правда, чуть лучше. Дмитрий обрадовался, купив первую, относительно приличную рубашку, но, уже спускаясь по лестнице, спохватился, что к рубашке нужен галстук. После галстука на ум пришли бритвенные принадлежности. И только немного отъехав от пассажа, Дмитрий осознал, что в гости к мэру нельзя идти ни в сандалиях, ни босиком. И поэтому надо купить ботинки.

Но вся обувь в Губернском пассаже была отвратительная, как на подбор. Ему посоветовали хороший обувной на улице Карла Либкнехта.

– Ой, она теперь Малой Дворянской называется, – засмеялась продавщица ему вслед. – У нас же теперь дворяне тут кругом!

Дмитрий действительно приобрел на Малой Дворянской красивые и удобные ботинки (они долго потом служили ему), но главное – выйдя из магазина, неожиданно уперся в дом, в котором некогда жила Саша.

Он никогда не бывал у нее. Саша показала ему свой подъезд, когда они ехали из нотариальной конторы.

– Запомни, – попросила она его почему-то. – Я живу на третьем этаже. Даже если ты забудешь номер квартиры, не заблудишься. На лестнице только две двери.

Дмитрий горько усмехнулся. Нет, он не забыл номера! Как не забыл ничего, что связано с ней. Ее лица, глаз, слов, цифр телефона, привычек, обещаний… Если вдруг они потеряются, Саша должна ждать его у кафедрального собора. Но вместо Саши сегодня в семь часов там будет стоять Петрович, директор мебельной фабрики, – невысокий, коренастый, свойский мужичок.

Дмитрий уже не думал об этом – он поднимался по стесанным крутым ступенькам на третий этаж. Дверь, очень быстро и ничего при этом не спрашивая, открыла маленькая толстая азербайджанка.

– Покупаешь комнат? – спросила она.

– Нет, я хотел узнать…

– Смотри, смотри! – Она отступила.

Дмитрий прошел в темный широкий коридор.

– Сейчас ключ…

Женщина ушла, потом вернулась и принялась ключом ковырять в облупленной филенчатой двери.

Наконец азербайджанка справилась с замком и настежь распахнула перед ним дверь. Дмитрий мгновенно догадался: Сашина комната.

– Чья это комната? – Дмитрий боялся почему-то переступить порог.

Азербайджанка утвердительно мотнула головой. Наклонясь, Дмитрий раздельно крикнул ей, как глухой, в самое ухо:

– Кто продает?

– Нэиля.

– А до Нэили кто жил? – натужно прокричал он.

Она сделала испуганные глаза.

– О! Большой человэк жил! Важный!..

– Ясно-ясно. – Дмитрий вошел в комнату.

Чувство, что здесь жила именно Саша, не покидало его.

– Можно я тут побуду немного? – Дмитрий неопределенным жестом обвел комнату.

– Покупай, покупай. Теплый комнат, – поняла азербайджанка и вышла, притворив за собой дверь.

Дмитрий остался один. Он стоял посреди комнаты и прислушивался к чему-то. Было очень тихо.

«Нэиля, большой человек… – повторял он. – А во всем-то слышится Саша». Одинокий солнечный луч пробился сквозь запыленное стекло и грустно, как далекое воспоминание, лег на стол у окна, осветив лампу и листок бумаги, сложенный вдвое.