Львица - Кэтрин Скоулс Страница 62

Энджел смотрела на нее как завороженная.

— Ты такая красивая, — сказала она, — прямо как принцесса. — Затем на ее лице появилось выражение задумчивости. — Эта одежда такого же цвета, как язык крокодила. Когда они выползают на берег реки и сидят там, раскрыв пасть, — добавила она и невольно вздрогнула. — А мухи садятся на их языки. Крокодилам приходится их глотать.

— Подумать только, — с улыбкой произнесла Эмма.

Неожиданно для себя она наклонилась к девочке и провела рукой по ее длинным шелковистым волосам. Энджел не стала увертываться от ее прикосновений. Напротив, она закрыла глаза, словно концентрируясь на ощущении ласки и тепла. А когда Эмма убрала руку, послышалось тихое сопение несогласия.

— Пора спать, — ласково сказала Эмма. — Увидимся утром.

— Лапа салама, — сонно пробормотала Энджел.

— Лала салама, — ответила Эмма, и эти слова легко и непринужденно слетели с ее губ.

Эмма забралась на свою раскладушку и легла поверх спального мешка, после чего как можно ниже опустила рукава и штанины пижамы. Не имея даже сетки над собой, она чувствовала себя предельно беззащитной. Перед ее глазами рисовалась картина бескрайних пустынных просторов, начинавшихся сразу же за оградой питомника. Она вспомнила, что забор здесь высокий, а ворота закрыли на закате на цепь и тяжелый висячий замок. В нескольких метрах от нее виднелась массивная фигура львицы. Ощущение мягкости и доброты, которыми прямо веяло от Мойо, уравновешивалось ее силой и готовностью всегда прийти на помощь. Она была своего рода охранником, надежно оберегавшим их покой, и Эмма почти не заметила, как подошел Дэниэл, — настолько тихо он двигался. Его высокая фигура появилась из темноты почти внезапно. Он прошел по периметру столовой и выключил светильники. Когда осталась одна лампа, он подошел к ее раскладушке. На нем была только китенге, обернутая вокруг бедер. На его коже все еще блестели капельки воды после душа. При свете лампы они походили на мелкие бриллианты, рассыпанные по груди и плечам. От него приятно пахло домашним сандаловым мылом.

Эмма лежала не шевелясь и наблюдала за тем, как его взгляд окидывает ее с головы до ног. Когда их глаза встретились, они улыбнулись друг другу.

Дэниэл сел на свою раскладушку. Ее лицо приняло серьезное выражение.

— С ней все в порядке? — спросил он вполголоса, кивая в сторону Энджел.

— Сегодня она быстро уснула, — ответила Эмма. — У нее был насыщенный день. Она, должно быть, порядком устала.

— Я немного беспокоюсь за нее, — сказал Дэниэл. — Она выглядит слишком счастливой. Она даже ни разу не заплакала.

— Наверное, она еще не готова. Она боится сломаться. Я помню это чувство.

Эмма надеялась, что скоро у Энджел появится подходящее место и время, чтобы как следует выплакаться. Она знала по себе, что непролитые слезы постепенно превращаются в лед. Ей очень не хотелось, чтобы Энджел всю свою жизнь несла в себе этот груз, как это произошло с ней самой.

— Мне тоже знакомо это чувство, — сказал Дэниэл. — Все-таки хорошо, что она такая сильная, — с восхищением добавил он, тряхнув головой. — Она сегодня так всем помогала. Если бы она была моей дочерью, я бы ею очень гордился.

Эмма посмотрела на его лицо. Интересно, вспоминает ли он о своей дочери? Сейчас ей было бы уже три или четыре года. Если Дэниэл в этот миг и подумал о ней, то это только прибавило мягкости его взгляду.

— Тебе удобно? — спросил он, повернувшись к Эмме.

Она кивнула. Деревянные раскладные кровати были жесткими, но благодаря спальному мешку это не особенно чувствовалось.

— Я выключу свет, — сказал Дэниэл и потянулся к последней оставшейся лампе, свисавшей с ветки дерева. Светильник с шипением погас, унося с собой желтое сияние. Затем Дэниэл лег на раскладушку, и та заскрипела под тяжестью его тела.

Эмма ждала, когда Дэниэл пожелает ей спокойной ночи, но он так ничего и не сказал. Неужели он, как и она сама, не хочет признавать, что день подошел к концу? Они оба лежали тихо и неподвижно. Через небольшое расстояние, которое их разделяло, Эмма почти ощущала тепло его тела. Она напрягла слух, чтобы услышать его дыхание, и представила себе, как оно, подобно теплому ночному воздуху, касается ее тела, дотрагивается до ее шеи и полной груди. Ей захотелось прикоснуться к нему рукой. Просто дотронуться и ничего больше — в конце концов, они здесь не одни. Но даже не в этом дело. Все, что она знала о Дэниэле, определенно свидетельствовало о том, что он не из тех людей, которые берутся за что-то, не имеющее будущего. И она разделяла это чувство. Ей очень не хотелось, чтобы после всего, что они пережили вместе, между ними встала стена стыда и сожалений. Несмотря на это, ей страстно хотелось близости, пусть даже малейшего ее проявления, — чего-нибудь, что бы она смогла увезти с собой и хранить в памяти до конца своих дней. Но даже одно-единственное прикосновение может разрушить все. Эмме оставалось довольствоваться знанием того, что Дэниэл находится рядом с ней.

Она лежала не шевелясь и смотрела на небо, которое казалось мягким и бархатистым, как огромный навес, распростершийся над всем миром. Из-за горизонта поднялась полная луна и осветила все вокруг. Она была не похожа на луну, какой ее привыкла видеть Эмма. Особенно необычными казались серо-лиловые отметины на белом. Взгляд Эммы блуждал от созвездия к созвездию, названия которых ей были неведомы. Ей стало странно от того, как далеко занесла ее судьба от той части планеты, которой она принадлежала. Она опустила взгляд на Мойо. При свете луны львица казалась серебристой, и ребенок, спавший рядом с ней, тоже был серебристого цвета. Эмма вспомнила о делах, которые им предстоит сделать поутру. Кто-то должен будет объяснить Энджел, что ее ждет впереди. Затем нужно будет связаться с полицией. Эмме придется планировать своей отъезд обратно в Австралию. Всем им необходимо подготовиться к окончательному расставанию.

Она сделала усилие над собой, чтобы не дать этим мыслям завладеть ею полностью. Все, что она хотела прямо сейчас, — это раствориться в сильном и неслышном присутствии Дэниэла, в спокойствии и тишине спящего ребенка, а также в ненавязчивой мудрости Джорджа. Ей хотелось закутаться в теплоту их общего спокойствия и уюта.

Эмма представила, как бы выглядела эта сцена, будь она нарисована на холсте. Она была бы выполнена в мягких пастельных тонах. Это была бы странного вида семья, члены которой спят бок о бок — львы и люди, молодые и старые, друзья и незнакомцы. Все они были собраны здесь вместе этой ночью.