Ваниль и шоколад - Звева Казати Модиньяни Страница 62

– Мама! Я хочу пить!

Как всегда, Даниэле требовал ее присутствия, когда ему пора было спать. Пенелопа поднялась с постели, налила в кухне стакан свежей воды и вошла с ним в комнату сына.

– Вот и я, – сказала она, склонившись над ним и приподнимая голову сына, чтобы ему было удобнее пить. Даниэле сделал только один глоток. Пенелопа поставила стакан на тумбочку. – А теперь спи, – добавила она ласково. Мальчик схватил ее за руку.

– Не уходи! – взмолился он.

Пенелопа опустилась на пол. Одной рукой она сжимала руку сына, другой гладила его по волосам.

– А теперь спи.

– Нет, дай мне еще воды.

– Ты же знаешь, тебе нельзя много пить на ночь, – принялась уговаривать Пенелопа сына.

– Самую капельку! Но если я описаюсь, ты никому не скажешь?

– Никому. Но ты постарайся этого не делать. Теперь я могу вернуться к себе?

– Можешь лечь вместе со мной, – предложил Даниэле, подвигаясь в кровати, чтобы дать ей место.

В этот момент Лючия тоже подала голос.

– Вы меня разбудили! Я тоже пить хочу, – захныкала она.

Пенелопа прекрасно знала, что капризы дочери вызваны не чем иным, как ревностью. Всякий раз, когда младший брат звал мать, она вмешивалась, требуя своей доли внимания.

– Твоя сестра тоже хочет пить. Подожди, я вернусь. Она вошла в комнату Лючии, маленькую, но очень красивую спаленку с мебелью, покрывалами и занавесками пастельных тонов.

– Вот тебе вода, малышка, – прошептала Пенелопа.

– Нет, пусть папа принесет, – заупрямилась Лючия.

– Ты же знаешь, его нет дома, – возразила Пенелопа, призвав на помощь все свое терпение.

– Тогда я не хочу пить, – заявила девочка, пряча голову под подушку.

Пенелопа поставила стакан на столик и погладила дочку по спине.

– Оставь меня в покое, – взбрыкнула Лючия. – Не хочу прерывать твой флирт с Даниэле.

– «Флирт»? От кого ты подхватила такое словечко? – улыбнулась Пенелопа, стараясь отвлечь ее от приступа ревности.

– От бабушки Ирены. Она всегда говорит: такая-то флиртует с таким-то, или: между ними давний флирт, – объяснила девочка.

– А ты знаешь, что это значит?

– Когда двое сюсюкают друг с другом самым мерзким образом, – авторитетно заявила Лючия.

– Что ж, все верно. Я сюсюкаю со своими детьми самым мерзким образом. Все, мое терпение лопнуло. Вам обоим пора спать.

– Я хочу моего папочку! – заверещала Лючия.

– Тебе придется подождать. Возможно, он сегодня не вернется домой.

Она не исключала, что эту ночь Андреа проведет у Мильявакки или останется ночевать у матери. Как бы то ни было, на этот раз Пенелопа не собиралась из-за него страдать. Ее сердце и ум, к счастью, были заняты другим.

Дети успокоились и перестали звать ее. Она вернулась к себе. Ее мысли упорно возвращались к Раймондо Теодоли. Он вошел в ее жизнь и вернул ей уверенность, казалось бы, утерянную навсегда, ту самую уверенность, которую женщина ощущает, когда чувствует себя желанной. Возможно, Андреа по-своему любит ее, и уж точно он любит детей. Но в нее он больше не влюблен, да и сама она уже перестала испытывать к нему физическое влечение.

Поняв, что заснуть ей не удастся, она вдруг вдохновилась мыслью немедленно позвонить Раймондо. Но, взглянув на часы, поняла, что не решится беспокоить его так поздно – было уже около полуночи. Пенелопа села на край кровати, закрыла лицо руками и заплакала. Она чувствовала себя уничтоженной, униженной и не имела ни малейшего понятия о том, как ей вырваться из этой ситуации.

– Прости, что я тебе нагрубил, – вдруг раздался у нее над головой голос мужа.

Андреа стоял перед ней, протягивая букет ландышей. Она и не услышала, как он вернулся.

– Андреа, уйди, пожалуйста, и закрой за собой дверь, – сквозь слезы проговорила Пенелопа.

– Моя маленькая Пепе, кончай дуться и прости своего глупого мужа. Давай мириться! Я принес твои любимые цветы, – как ни в чем не бывало продолжал Андреа, положив на столик благоухающий букет.

Все опять возвращалось на круги своя. Теперь несколько дней он будет вести себя как примерный школьник и станет всячески ублажать Пенелопу, а потом опять начнет ей изменять. Если бы в эту минуту она сказала ему «Я люблю другого», он только посмеялся бы и не поверил. Но вместо этого Пенелопа сказала:

– Знаешь, почему ты застал меня здесь сегодня вечером? Потому что у меня двое детей, которых я люблю больше жизни. Я стараюсь дать им хотя бы видимость спокойствия и душевного равновесия, но это трудно, когда в семье царит ложь и обман. А теперь, пожалуйста, уходи.

Андреа повиновался, а она продолжала сидеть на кровати, утирая слезы горечи и обиды.

На следующий день Пенелопа проводила детей в школу, а потом отправилась в банк навестить отца.

– Дорогая, я рад, что ты заглянула. Есть проблемы? Что я могу для тебя сделать? – озабоченно спросил он.

Мими Пеннизи всегда был для нее образцом. Он был надежен, скуп на слова, но одним взглядом или ласковым жестом мог вселить в нее уверенность.

– Я проходила мимо, вот и решила заглянуть, – сказала Пенелопа. – Мы уже несколько недель не виделись, папа.

Он хотел напомнить дочери, что они не виделись несколько месяцев, но промолчал, хотя беспокоился о ней. В последнее время она трудилась как робот: новый дом, дети, ее сочинения… Когда-нибудь батарейки сядут, и что она тогда будет делать?

– У тебя усталый вид. Садись, дочка. Как дети?

На столе в отцовском кабинете стояли три фотографии в рамочках: Ирена, родители вместе, Пенелопа и Андреа с детьми.

– Спасибо, папа, хорошо. У них все хорошо. Знаешь, я думаю, мне даже необходимо уставать. Усталость избавляет от необходимости думать, – призналась Пенелопа.

– Тебя одолевают плохие мысли, раз ты их избегаешь.

– А может, наоборот. Давай не будем об этом, – попросила она.

– Хочешь прогуляться? – предложил Мими, поднимаясь из-за стола.

Они вышли в переулок, где не было сильного движения. Пенелопа взяла отца под руку и пошла с ним в ногу.