Твоя К. - Тереза Ревэй Страница 61

Заметив взломанный замок, он с бьющимся сердцем вошел внутрь. Печальная картина предстала его взору. Рефлекторы были опрокинуты, раскуроченные ящики выпотрошены, размотанные ленты пленок лежали на мебели. Разломанный надвое гипсовый манекен лежал на куче мусора на стульях и канапе. Некоторые полки были сорваны, лоскуты шелка свисали с проволочных экранов. От стеклянных рамок остались осколки, а куски разорванных фотографий валялись на полу вперемешку с электрическими проводами, и среди них головы двух манекенов Зигеля, которые он привез из Парижа.

Медленной походкой лунатика Макс прошелся по комнате. Обломки хрустели при каждом его шаге. Дверь в лабораторию была распахнута. На полу из керамической плитки валялись разбитые на тысячи кусочков флаконы, кюветы, мензурки. Воздух пропитался запахом химических реактивов.

Макс остановился посреди помещения, сбитый с толку, чувствуя, что у него перехватило дыхание.

— Боже мой, негативы! — вспомнил он, перед тем как выйти на лестничную площадку.

Дверь его жилого помещения казалась нетронутой. Его руки тряслись, он не смог сразу вставить ключ в замочную скважину. Щелкнув выключателем, Макс не смог сдержать облегченный вздох. Все было в порядке. Большие шкафы, где хранились негативы, каждый под своим номером, стояли запертыми вдоль стен. Каталоги лежали на этажерках. Здесь хранились все его работы, часть его самого, возможно, лучшая часть.

Значит, вандалы не смогли разорить это помещение или у них просто не хватило времени. Услышав шум, портье их спугнул. Этот нацист был бы рад сам указать им дорогу в его комнаты. Макс ни секунды не сомневался, что это дело рук именно штурмовиков СА. Все говорило о том, что они таким образом отплатили Максу за его обличительный фоторепортаж.

Вернувшись в фотоателье, он поднял стул, сел и дрожащей рукой потер затылок. Понадобится несколько дней, чтобы убрать весь этот бардак и заказать новое оборудование. Его секретарь будет в шоке. Сеансы позирования придется отменить.

По идее, ему надо было заявить о погроме в префектуру полиции. Но как отнесутся к людям в коричневых рубашках чиновники из импозантного здания на Александерплац? Говорят, что там привыкли не замечать их выходки, тем более что недавно сам Геринг провозгласил о создании вспомогательных полицейских отрядов, составленных как раз из вооруженных частей СС. Макс очень удивился бы, если бы такие части уже не были сформированы.

Он согнулся, чтобы поднять несколько разорванных фотографий. Интересный получается коллаж из видов города и фотографий головных уборов, заказанных «Die Dame». Нелестные фотографии физиономий штурмовиков СА были изодраны. С особенной бережностью Макс попробовал соединить кусочки портрета Ксении. Внезапно его охватила такая острая тоска по этой женщине, что он согнулся, как от физической боли.

В первое время после разрыва он думал о ней не переставая. Без нее ему не хватало кислорода, словно внутри у него была кислота, которая безжалостно разъедала его. Перед глазами постоянно стояли ее милое лицо, улыбка, движения, жесты. Жесточайшую потребность в ее присутствии не могли заглушить ни алкоголь, ни другие женщины. Ксения продолжала оставаться с ним, в его плоти и душе.

Задетый за живое их ссорой, Макс выждал некоторое время и, успокоившись, написал ей несколько писем, после чего стал ожидать ответа. Чем больше проходило дней, тем более нетерпеливым становился он, несколько раз за день спускался на улицу в ожидании почтальона. Надежды оказались напрасными, Ксения не ответила, и это вызвало у него не только горечь, но и гнев.

С течением времени он сильно изменился, очень посерьезнел. Его основным увлечением с некоторых пор стали книги. Много читая, он старался понять, что именно с ними случилось, почему они расстались друг с другом, словно между строк мог найти объяснение всему. Размышляя в одиночестве, Макс сделал вывод, что страдание оттачивает характер человека, как клинок шпаги, и, если человеку удастся не сойти с ума, он смирится с обстоятельствами…

Несмотря на то что отец Сары постоянно и серьезно болел, первым ушел из жизни Фрайхерр фон Пассау. Отец Макса скончался от сердечного приступа в своем кабинете на Вильгельмштрассе. Известие о смерти застало Макса врасплох, так как его отец никогда не жаловался на здоровье. У Макса осталось тягостное ощущение, что он так и не нашел времени сказать отцу все самое главное, в то время как о разных мелочах они разговаривали. На похороны пришло много людей. Иностранные дипломаты и государственные деятели, дядюшки с тетушками, двоюродные братья и сестры, застенчивые и замкнутые, прячущиеся в своих форменных сюртуках и черных костюмах, пахнущих равнинами Восточной Пруссии и балтийским ветром. На вилле в Дахлеме одетая в траур Мариетта организовала поминальный прием. Стоя рядом с ней, пожимая руки и принимая соболезнования, Макс чувствовал себя посторонним, сам себя не узнавая.

По обоюдному согласию, сестра и брат продали дом в Дахлеме. Для себя Макс приобрел квартиру в городе. Ему понадобилось время, чтобы подыскать в большом доме с современным фасадом апартаменты, окна которых выходили во внешний двор, достаточно просторные и необычные, чтобы он чувствовал себя уютно. Несмотря на несколько предметов инкрустированной мебели, которые напомнили ему детство, живописные картины его друзей-художников, в жилище Макса сохранялась атмосфера минимализма. Получив приличное наследство, приумноженное его отцом путем инвестиций в недвижимость, Макс, как признанный мэтр фотографии, был и сам по себе достаточно обеспеченным человеком. Его работы, раскупаемые коллекционерами, можно было встретить во всех странах мира. Имея право воспроизводства этих работ, Макс мог больше не испытывать судьбу. «Макс, ты стал очень солидным мужчиной, — пошутил Фердинанд, когда они вместе пили шампанское и курили сигары, потом хитро добавил: — Только бы ты не стал скучным».

Тогда Макс пустился путешествовать. Несколько месяцев он провел в Нью-Йорке, работая для «Vogue». Художественный директор оценил смелость его композиций, игру света и тени. Хозяин журнала Эдвард Штейхен, со своей стороны, говорил ему о трех критериях, которые всегда должны присутствовать при фотографировании моделей: «отличие, элегантность и шик». Макс же, отказываясь от слишком статичного ригоризма, добавлял в снимки душу. Но больше всего он любил работать над портретной съемкой, к которой подходил как к таинству. Небольшой лучик света на них мог подчеркнуть как неопределенную печаль на слишком красивом женском лице, так и страх ученого-атеиста перед неизбежностью смерти…

Жестом руки Макс смел с поверхности письменного стола клочки глянцевой фотобумаги, осколки стекловолокна, при помощи которого рассеивал свет, когда делал рекламные снимки одежды. Необходимо было восстановить фотографию Ксении. Это был один из первых ее снимков — влажные волосы, лицо без макияжа, расстегнутая мужская рубашка, которая приоткрывала грудь. Почему она не ответила? Когда Макс получил назад свое собственное письмо с перечеркивающим весь конверт штампом «Адресат выбыл», он перестал писать. Теперь, роясь среди перевернутых ящиков, Макс думал, что поступил как трус. Он должен был вести поиски более основательно, даже когда фотографии Ксении стали исчезать из журналов. Впрочем, в этом ему помешала внезапная смерть отца и повседневная жизненная рутина.