Роковая дама треф - Елена Арсеньева Страница 61

Ох, какая тяжесть свалилась с плеч при этом решении!Ангелина опрометью ринулась на конюшню (у коновязи нетерпеливо переминалсядлинноногий рыжий жеребец с белым пятном во лбу – не его ли хозяин сейчас удеда лясы точит? Или продать своего конягу задумал? Ну так деда на мякине непроведешь, хоть и хорош конь, хорош!), велев закладывать, но узнала, чтоколяску бабушка сегодня отдала госпиталю. Ангелина с укоризной прищелкнулаязыком: в госпитале она не была уже три дня! Позорище, о господи! А ведьраненых, наверное, море… Одно утешение: после сдачи Москвы исчезли, как рукоюсняты были, последние остатки брезгливой ленивости у нижегородских дам, так чтов желающих исполнить свой долг и поухаживать за ранеными не было большенедостатка.

Выскользнув неприметно из дому, Ангелина кликнула извозчикаи велела везти себя к Арзамасской заставе.

– Балаган поглядеть желаете? – фамильярно улыбнулся«ванька», трогая с места. – Туда весь народ валом валит!

«Балаганом» Ангелина сочла то сооружение, кое воздвигнутопопечением капитана Дружинина над лодкой-самолеткой, и не стала спорить, однакокаково же было ее изумление, когда еще на подъезде к заставе разглядела она засерою завесой матерчатые, красно-сине-полосатые, туго натянутые шатром стеныпреогромного циркового балагана! На щитах наклеены были афиши, возвещавшие, чтонынче же вечером всемирно известный вольтижер Транже покажет свое невиданное иневообразимое искусство на высоте в пятьдесят футов [68] и будет ходить попотолку вниз головой. Зеваки крутились там и сям, наблюдая, как заканчиваетсявозведение балагана, и к мастерским капитана Дружинина нельзя было приблизитьсяиначе, как пробравшись сквозь немалую толпу. Ангелина уже вознамериласьотпустить извозчика, чтобы проделать оставшийся путь пешком, да вдруг в толпемелькнула рыжая голова, проблеснули вострые глаза, показавшиеся знакомыми… икак-то неприятно знакомыми.

Глухо, больно стукнувшее сердце подсказало ответ: да это жеМоршан! Ей-богу, Моршан… в одежде мастерового, в картузе, который на его рыжейфранцузской голове выглядел нелепо, словно некая чужеродная приставка.

Ангелина загородилась косынкою и велела «ваньке» немедлягнать обратно. Тот поворчал на барские причуды, однако все же поворотил коней –да с таким ором, что лишь глухой не полюбопытствовал бы, об чем крик. Ангелинеоставалось только гадать, заметил ли ее Моршан, понял ли, зачем она приезжала.Как же теперь до Меркурия добраться?

Ответа не сыскалось ни одного, кроме вот какого: подыскатьпомощника. Хорошо бы человека стороннего – и благородного, чтобы на веру принялслова Ангелины о срочности и опасности, а вопросов лишних бы не задавал. Хорошобы оказался он человек военный, быстро думающий и действующий… хорошо, был быисполнен рыцарских чувств и побуждений во исполнение воли прекрасной дамы…Ангелина горько усмехнулась. Хорошо – а где взять такого человека? Не к первомуже встречному обратиться!.. Может, уж проще к тому гусару, что квартирует уних? За обедом выведать о нем у деда что можно, а то, глядишь, и повезет –незнакомец окажется приглашен к барскому столу.

Нет, не повезло: Измайловы обедали сам-третей [69], безгостей. Ангелина как бы невзначай упомянула незнакомца на рыжем коне – и ничегоутешительного в ответ не услышала. Был то военный курьер, разбитной баловеньсудьбы, привезший деду с оказией письма от друзей. Дед знал курьера мало,известно было только, что у него преизрядное состояние: до семидесяти тысячдохода – но если будет продолжать играть, то скоро лишится удовольствияхвастать своим богатством! Курьер всякий вечер проводил в каких-то притонах закартами, где и трубки, и пунш, и смелое обхождение без разбора лет и пола, апотом рассказывал князю, что пирушки таковы разгульны были, таково в кровииграло цимлянское (да и липец [70] пился залпом из стаканов, куда помещались потри бутылки разом), что доходило и до драк: вчера воротился за полночь, сподбитым глазом, прихрамывая. Однако костяшки пальцев в кровь ободраны – знать,и сам кому-то приложил знатно! А потом ужинал всего ничего: десять яиц дакурицу откушать изволил…

Ясное дело: к такому бретеру и гуляке, пьянице и(наверняка!) дамскому угоднику Ангелине обращаться не стоит. Вот и выходит, чтоне на кого ей надеяться, кроме как на себя.

И чем больше она думала об этом, тем больше ей сия мысльнравилась. Что же такого? Додумалась же она своим слабым женским умишком довоенного предназначения лодки-самолетки? Додумалась! Что же и далее неподнапрячься и не докумекать: ежели никак нельзя днем попасть к Меркурию, сталобыть, надо к нему идти затемно. А ежели не обойти людского торжища (балаганпривлекает к себе массу народу, надо полагать, на представлении будет аншлаг!),то и Ангелине надо в это торжище замешаться и, суматохой воспользовавшись, избалагана выскользнуть в тот самый миг, когда знаменитый Транже начнет своихождения по потолку и всякий будет увлечен им. А чтобы уж наверное непривлекать к себе пристального внимания, следует появиться в балаганепереодетой по-простому… Хоть бы в платье милосердной сестры и косынке! Вотзаодно и приличный предлог выскользнуть нынче вечером из дому: отправилась,мол, в госпиталь – и все дело!

Сказано – сделано. Чуть стемнело, Ангелина была уже заворотами – и быстрые ноги понесли ее к Арзамасской заставе. К счастью, наполпути удалось остановить извозчика, так что к началу представления она неопоздала.

* * *

Она хотела взять дорогое место, да вовремя спохватилась: нев ее простеньком платьишке сидеть рядом с разряженными барынями! И нечего наглаза лезть, да и сама она сюда не затем пришла, чтобы на штуки цирковыелюбоваться: сойдет местечко и повыше, под самой крышей, возле боковой лестницы,ведущей на галерею, а оттуда – вниз, к забору вокруг мастерских Дружинина.

Народу собралось – не сочтешь. А скольким еще не досталосьмест! Но Транже, выйдя на арену, успокоил: мол, завтра все увидят еще болеекрасочное представление – и бесплатно. В публике начался ропот: выходит,сегодня понапрасну деньги плачены?! Но вот забили барабаны – и представление началось.

Транже не напрасно слыл превеликим жонглером, вольтижером иакробатом – во всяком случае, зрители стонали от восторга, пока он устраивалвокруг себя круговерть из множества как бы самолетающих предметов, совершалпрыжки и кульбиты, вертелся мельницей на поднятом довольно высоко канате, апосле, заставив себя раскачать, бросился в повешенный перед ним бумажный тамбур– и выскочил оттуда переодетый старухой.