Столетнее проклятие - Шэна Эйби Страница 61

Нижняя губа Авалон предательски задрожала. Отчаяние придало ей силы; она рванулась снова, сумела вырваться из его объятий, попятилась, безмолвно крича: «Нет!» Сердце Маркуса болезненно сжалось; он проклинал свою настойчивость, но поделать ничего не мог: слишком многое было сейчас поставлено на карту.

— Авалон! Я прошу тебя об этом не ради Хэнока и не ради легенды, только ради нас, нас обоих! Не ужели тебе не приходило в голову, что Уорнер захочет опротестовать наш брак? Неужели ты не знаешь, как легко, имея деньги, добиться того, чтобы брак признали недействительным? У нас нет другого выхода, Авалон. Нам нужна помощь. Любая помощь!

Авалон молча смотрела на него — бледная, с дрожащими губами. Его возлюбленная, невеста, жена.

— Прошу тебя, — мягко проговорил Маркус. — Мне.нужна твоя помощь. И я знаю, что ты смогла бы мне помочь, если б только захотела.

— Ты думаешь, я не хочу тебе помочь? — спросила Авалон, и губы ее задрожали сильнее. — Думаешь, я стала бы тебе отказывать, если б только могла это сделать? Ты просишь невозможного! Этого нет слышишь ты — нет!

Маркус понял, что зашел слишком далеко. Авалон еще не готова открыто признать, что она необыкновенная женщина. Сейчас она целиком поглощена своими нелепыми страхами. Ему было мучительно больно оттого, что они вдруг оказались противниками. Хуже того, Авалон сейчас страдает по его вине.

— Конечно, нет, — ласково согласился он. — Извини меня, любимая. Извини. Я знаю, что ты ни когда не отказала бы мне в помощи.

И, шагнув к Авалон, он поспешно поцеловал ее, прежде чем она успела бы его оттолкнуть.

— Извини, — прошептал он снова, не отрываясь от ее губ. — И забудь о том, что я говорил.

Поцелуй был долгий и нежный, но если вначале Маркус хотел только успокоить Авалон, то очень скоро он забыл о своем благородном намерении. Губы его стали жадны, настойчивы, властны, и Авалон, позабыв обо всем, пылко отвечала на его поцелуи. Сплетясь в объятьях, они разом опустились на яркий, призывно мягкий ковер перед камином…

— Лэрд! Ты здесь, лэрд?

Авалон замерла; Маркус, не размыкая объятий, повернул голову к двери. Благодарение богу, что он не забыл закрыть ее, когда они вошли в комнату!

— Не сейчас, — отчетливо произнес он.

— Прошу прощенья, лэрд, но меня послал мавр. В конюшне обвалилась крыша.

— Что? — переспросил Маркус, перебирая пальцами мягкие серебристые волосы жены.

— Крыша в углу обвалилась, лэрд, от снега, должно быть. С пяток стойл разрушено, да еще молодой Джек едва не сломал руку, когда пытался вывести коня…

Авалон уже села. Маркус, неохотно встав, помог подняться и ей.

— Сейчас приду, — бросил он в сторону двери.

Авалон взглянула на него, и желание, только что пылавшее в ее глазах, сменилось беспокойством.

— Извини, — в который уже раз повторил он.

— Мне пойти с тобой?

— Нет, — ответил Маркус. — Побудь в тепле. — Он нежно провел ладонью по ее щеке. — Жаль, что мы не успели…

— Иди, — улыбнулась она. — И будь осторожен. У нас впереди еще целая ночь. К тому же я все равно обещала Теган, что зайду к ней.

— Теган? — удивился Маркус.

— Это кухарка, — мягко пояснила Авалон.

Обнявшись, они дошли до самой двери, и на пороге Маркус крепко и страстно поцеловал ее. Поцеловал так, чтобы она до самой ночи думала об этом поцелуе, а не о его злосчастной просьбе.

— Ох, миледи, неужели вы вправду хотите нам помогать? Я-то собиралась только зайти с вами в кладовую, а не приставлять вас к работе.

Теган явно смущал вид жены лэрда, которая с кухонным ножом стояла перед горкой репы.

— Ты вовсе не приставляла меня к работе, — заметила Авалон. — Я сама вызвалась помочь. Мне нравится работать на кухне. Скоро из конюшни явится толпа голодных мужчин, так что помощь тебе не помешает.

— Ох, и верно, — согласилась Теган, озабоченно оглядев кухню.

Обвалившуюся крышу в конюшне вряд ли можно было назвать несчастьем, однако она прибавила обитателям замка лишних хлопот. Большинство мужчин отправились чинить крышу, торопясь успеть до темноты, пока снова не пошел снег. Добровольные гонцы сновали из конюшни в кухню и главный зал, сообщая, что дела не так уж плохи, как показалось вначале. Кони не пострадали. Никто из конюхов не попал под рухнувшие балки. Правда, в крыше теперь зияла громадная дыра, и не миновать очередного снегопада. Придется поспешить, чтобы управиться с работой в срок.

Авалон принялась нарезать репу, в глубине души наслаждаясь кухонной суетой и оживленной болтовней женщин. Помогать на кухне явились все, кто был свободен от других дел: в трудную минуту клан Кин-кардинов действовал слаженно и дружно.

Справа от Авалон усердно трудилась Грир, слева маленькая Инес собирала в корзину мелко нарезанные ломтики репы.

В кухне, несмотря на мороз, было жарко — три огромных очага горели вовсю, женщины, не отрываясь от дела, болтали и пересмеивались.

Авалон лишь краем уха прислушивалась к их болтовне — почти все ее внимание было поглощено размеренными движениями огромного и отменно острого ножа.

«Что в этом плохого?» — прозвучал в ее мыслях голос, который Авалон сейчас менее всего хотелось бы услышать. Голос химеры.

«Всего лишь посмотреть — что в том плохого?» — вкрадчиво убеждала химера.

Притворяясь, что ничего не слышит, Авалон схватила крупную репу и разрезала ее пополам.

«Всего-то посмотреть», — искушал ее голос вечного союзника и врага.

Лезвие ножа размеренно взлетало и опускалось.

«Ради нас, — сказал Маркус, — я прошу тебя ради нас…»

«Что в том плохого?»

Из-под ножа сыпались мелкие желтоватые ломтики репы.

«Всего-то посмотреть…»

Авалон отрешенно увидела, как острый нож, соскользнув по сочному ломтику репы, глубоко вонзился в ее ладонь. Тотчас брызнула кровь, но ей, как ни странно, совсем не было больно. Так красиво: алая кровь проворной струйкой стекает по лезвию, расползается на оструганном столе, а ладонь все бледнее и бледнее.

Авалон отрешенно смотрела, как алая кровь растекается зыбкой лужицей, подползая к самому краю стола.

Как будто из туманного далека, доносились до нее шум и крики. Не важно, что кричали женщины, Авалон все равно не разбирала слов.

Край кровавой лужицы сполз со стола. Кровь быстро-быстро закапала вниз, на каменный пол, — алая, странно прекрасная.

Это кровь. Ее кровь. Алая, алая кровь…

…текла повсюду, пропитала шкуры и одежду, темнея и засыхая.

Во мраке казалось, что кровь черная, тускло отливающая в свете факелов, — и все же от нее исходил запах недавней смерти.