Волшебная ночь - Мэри Бэлоу Страница 61

— Гордость не позволяет тебе послушаться меня, так, что ли? — горько произнес Оуэн. — Тебе стыдно, что кто-то будет говорить, будто я проучил тебя, да? Но ведь все скоро об этом забудут. И уж поверь, никто из-за этого не станет относиться к тебе хуже.

— Я не хочу, — сказала Шерон, — не хочу отмываться от того, чего я не делала. И не брошу свою работу. Я не хочу отказываться от нее. Она дорога мне. Я люблю Верити.

И все-таки она чувствовала себя виноватой. Но она не могла ему признаться сейчас. Это добавило бы масла в огонь обвинений. Ах, он должен ей поверить, он должен поверить в то, что она не совершала того, в чем ее обвиняют!

— Довольно морочить мне голову, Шерон. — Голос Оуэна стал жестким. Он наконец отпустил ее подбородок. — Пора бы тебе понять, что я думаю только о твоем благе. Знаешь, мне начинает надоедать твое упрямство. Меньше чем через две недели ты все равно оставишь работу, если, конечно, ты не передумала выходить за меня замуж. Так какая разница — неделей раньше или неделей позже? Твое упрямство только даст пищу злым языкам, и ты наживешь себе врагов.

— Я не могу сейчас бросить работу! — отчеканила Шерон. — Я оставлю ее только тогда, когда сочту нужным или когда граф откажется от моих услуг. Я не стану делать это только из-за того, что кто-то считает меня доносчицей.

— А может, ты не хочешь этого делать, потому что об этом прошу тебя я, кариад? — Оуэн смотрел на нее, не отрывая глаз.

Шерон осеклась и опустила глаза.

— Не надо, Оуэн. Не проси меня об этом, — сказала она тихо. — Ведь если бы я попросила тебя бросить работу или перестать подбивать рабочих на забастовки, потому что это слишком опасно, ты ведь не послушался бы меня, правда?

— Конечно, нет, — сказал Оуэн. — Я же мужчина.

— А я женщина, — сказала Шерон. — А не получеловек, для которого ничего не значит работа, который ни во что не ставит собственную гордость, Оуэн. Я женщина.

Оуэн неожиданно улыбнулся. Он положил руки ей на плечи и притянул к себе.

— Я заметил это, — сказал он. — Но, черт возьми, ты из тех женщин, Шерон, которым нужна тяжелая мужская рука.

Он крепко поцеловал ее. На мгновение ее охватила паника. Она виновата перед ним. Но она не может открыться ему сейчас. Не может, да простит ее Бог.

— Ладно, мы обсудим это ночью после свадьбы, — сказал он, с ухмылкой отрываясь от ее губ. — Ты сама выберешь себе наказание. Я могу положить тебя к себе на колени и хорошенько отшлепать или проучить тебя в постели. Если выберешь постель, тебе тоже несдобровать, уж это я тебе обещаю! Но почему ты плачешь, кариад?

Шерон, не отвечая, помотала головой и уткнулась лицом ему в плечо. Оуэн! Как близка она была к тому, чтобы полюбить его, как близка! Она и сама не понимала, что помешало ей полюбить его. Он был само воплощение того, чего она только могла пожелать от жизни. Любая другая незамужняя женщина в Кембране, да и любая женщина из соседней долины была бы рада оказаться под пятой у такого мужчины. Шерон хотела полюбить его. Даже сейчас она хотела этого.

Ах, если бы вчера ночью там, в горах, с ней был Оуэн, если бы он любил ее так, как любил ее тот, другой, если бы он дал ей то счастье, которое она испытала! Ах, если бы… Тогда у нее была бы скорая свадьба и целая жизнь, наполненная счастливым замужеством и материнством. Если б она любила его, она даже согласилась бы починиться его воле, охотно приняла бы от него любое наказание, была бы покладистой и покорной. Или по крайней мере могла притвориться покорной. Если б она полюбила его…

— Оуэн, — сказала она, — ты очень, очень дорог мне. Пожалуйста, верь мне.

— Ты сможешь доказать это в первую же ночь после свадьбы, — ответил он, целуя ее в висок, а потом, когда она повернула к нему лицо, и в губы. — Ты будешь доказывать мне это всю ночь напролет, а утром я тебе скажу, поверил я тебе или нет. Но если я не поверю, тебе придется начать все сначала. Может, понадобится целая неделя, прежде чем я поверю тебе.

Шерон высвободилась из его объятий. С таким Оуэном, нежным и веселым, ей сейчас было еще неуютнее, чем с Оуэном угрюмым и властным.

— Проводишь меня домой? — попросила она. — Бабушка велела вернуться пораньше.

Оуэн запрокинул голову и весело расхохотался.

— Конечно, бабушку нужно слушаться, — наконец выговорил он. — Ты прямо как маленькая девочка, Шерон. Надо будет расспросить миссис Рис, как ей удается добиться от тебя такого послушания. Ну что ж, кариад, домой так домой. Не много мне осталось сбивать ноги, провожая тебя в дом твоего деда. Скоро мне не придется делать для этого лишний крюк, потому что у нас будет общий дом.

Он вновь крепко взял ее за руку, переплетая свои пальцы с ее.

Алекс остановился у дверей гостиной и привычно взялся за ручку двери. Иногда он открывал дверь и несколько минут уделял тому, чтобы оценить успехи Верити в музыке, — так, во всяком случае, он объяснял себе эти визиты, и иногда это было правдой. Верити радовалась его появлению и спешила продемонстрировать ему гаммы и простенькие мелодии, которыми овладела за эти несколько недель. А иногда он ограничивался тем, что просто стоял некоторое время за дверями, прислушиваясь, а затем тихо уходил.

Сегодня играла не Верити, а Шерон. Верити пела.

Шерон… Он плохо спал прошлой ночью, несмотря на усталость. Мысли роем кружили у него в голове, не давая заснуть. Но это была лишь одна из причин плохого сна. Он желал повторения прошлой ночи, ночи любви, вновь переживая каждое ее мгновение, он жаждал пережить все снова.

Ему хотелось видеть ее. Слышать ее голос. Касаться ее тела. Александр — называла она его. Не Алекс, а Александр. Так она назвала его сначала. А потом сказала ему «кариад». Это слово было не просто любовным лепетом, слетевшим с ее уст в минуту страсти, оно шло из глубины ее сердца.

Шерон… Он прижался лбом к дверному косяку, затем собрался с духом и распахнул дверь.

— Добрый день, — произнес он. — Я не помешаю?

— Папа! — Личико Верити радостно вспыхнуло, она пролетела через комнату навстречу отцу и схватила его за руки. — Я выучила валлийскую песню. Настоящую валлийскую песню, на валлийском языке. Я ведь умница, правда? Это миссис Джонс научила меня, она сказала, что, когда я вырасту, я смогу спеть ее на айстедводе.

— Я обязательно приду послушать твое пение и буду болеть за тебя, — ответил Алекс. — А потом, когда ты победишь, я понесу тебя домой на плече.

Девочка рассмеялась.

— Проходи, послушай, как я пою.

Он посмотрел на Шерон, которая сидела в другом конце гостиной за фортепьяно, улыбаясь им. Ее щеки разрумянились, глаза блестели, она явно была рада видеть его, как и он ее, впрочем. Боже мой, подумал Алекс, ведь это было, было на самом деле. Это был не яркий эротический сон, это случилось с ними наяву.

— Можно? — спросил он. — Она уже готова петь перед публикой?