Мой бывший муж - Оливия Лейк Страница 61

– Даже не мечтай!

– Я не об этом, озабоченная.

– О чем тогда? – и все-таки оттолкнула меня, чтобы не нависал горой.

Ну что мне ей сказать? Что хочу услышать, что нужен ей. Что любит. Что простила дебила.

– Мы могли бы втроем полететь, без обязательств с твоей стороны.

– Нет, Полонский, – Катя сжала губы в тонкую линию. – Если это твое условие, то нет, – и конверт мне отдала. – Ничего не нужно.

Я так и думал, но за спрос денег не берут. Хуже точно не будет. Куда уж.

– Пап, вот рисунки, передай обязательно, а я приеду…

– Земляника, поедешь с мамой на море послезавтра?

– На море? – у нее глаза загорелись. – Поеду! Конечно, поеду! Или полечу? Это же чемодан собрать нужно! Это же столько всего… – и убежала решать тысячу дел одновременно, но потом голова в двери снова показалась: – А ты с нами?

Катя зыркнула на меня недобро – теперь не отказаться.

– Нет, Никусь, у меня работы много.

– Жаль, – погрустнела она.

– Ничего, весной слетаем, – пообещал я.

Себя в попутчики навязывать не стал. Этим не добиться ничего. Я должен дать Кате время, должен позволить уровнять позиции, должен быть близко, но не давить. Смогу ли? Беда у меня с терпением, беда. А без него я только хрен моржовый из пруда выловить смогу.

Покорить, взять, догнать – привычные способы достижения целей бились в висках. Они вопили: куда ты отпускаешь ее? Бери, хватай, запирай с собой в спальне, пока снова не признает своим мужчиной, властителем души и тела. Но я отступил: через силу, боль, нетерпение и желание снова быть рядом.

Улыбнулся, дочь поцеловал и ушел, пока мог. Пока глупостей бредовых не наделал. Получить тело Мальвины – полдела. Мне душа ее нужна. Любовь нужна. Хотя бы крошка того чувства, что испытывала ко мне раньше.

Машину бросил на Никольской и отправился в ГУМ. У меня не было с собой перчаток, а без них невесело по морозу ходить. Вроде минус один всего, но кусает. Покупку дополнил бутылкой любимого Хеннесси Империал и трубочкой, чтобы губы к бутылке не примерзли. Никаких конкретных планов у меня не было – наверное, в первые за много лет, – просто среди суеты побыть хотелось. Чтоб я никого не знал и меня тоже.

Центр бурлил и гудел, люди куда-то бежали, толкались, что-то покупали. Я один, как неприкаянный шел и тянул коньяк через трубочку. Росгвардия на каждом углу, автозаки ждали клиентов – я, кстати, не был никогда, но слышал, что новые поставили, комфортные: с туалетом и кондиционером. Чтобы легче отходить после дубинок. Но как-то на себе проверять не хотелось.

Я присел на лавочку в Александровском саду, смотрел на ребятню румяную, на замерзших, но взбудораженных родителей. Везет им.

– Сонечка, дед устал уже, может, сама попрыгаешь?

Я присмотрелся к паре: дедушка и внучка. Она с реактивной скоростью носилась по заснеженному склону, на заднице съезжая, и старика гоняла беспощадно. Забавные.

– Деда, не хочу домой! Я не устала!

– Я устал, – проворчал тихо.

– А мы на елку пойдем? А Дед Мороз, что мне подарит, а?

– Посмотрим, – ответил. – На что пенсии хватит, – услышал я, когда на другом конце скамьи устроился дед.

– Ну деда! – девочка подбежала, на меня с любопытством взглянула и тут же отвернулась. Я Веронику вспомнил. Такая же шебутная.

– Извините, – вмешался я и вытащил билеты, – сходите на Кремлевскую елку, в шесть начало сегодня.

– Нет, – нахмурился дед, а девочка только глаза распахнула удивленно, – мы не покупаем билеты с рук.

– А я не продаю, – бросил сухо. – С дочерью хотел… Но не вышло. Возьмите, – и прямо в руку всучил. – С наступающим, – и ушел сразу.

– Спасибо!

Небольшое доброе дело сделал. Мало, конечно, но хоть кому-то сегодня будет теплее и веселее. Не мне, ну и ладно.

Какая же удивительная и красивая Москва! Я так давно не ходил пешком, не спешил никуда, даже гулял по делу. Так, чтобы просто по сторонам посмотреть, людей вокруг заметить, обычных совершенно. Я в ресторан не заходил, если там средний ценник ниже десятки с головы. В метро не спускался лет тысячу! Да, я пафосный мудак. Гребаный «дворянин» Полонский. И я останусь таким, потому что меланхолия проходит, а привычки остаются. Потому что, если я перестану пить коньяк за штуку баксов, голодающим легче не станет. Благотворительностью в нашей семье Катерина Мальвиновна заведовала, а я только бабки переводил. Сейчас и этого не делал. Херово. Секретарше нужно сказать, пусть подумает за меня. Я ей даже доплачу за новые обязанности.

Телефон вибрировал бесконечно, но я забил. Перекусил в какой-то забегаловке на Тверской. Бутылка у меня на половину полна, поэтому к двенадцати подгреб на Красную площадь. Я столько людей давно не видел. Наверное, с чемпионата мира по футболу.

– С наступающим!

– У-ууу!

– Один! Два! Три!

Люди хором считали под бой курантов, атмосфера сумасшедшая, а я пил через трубочку и ждал чуда. Его не произошло.

– С Новым годом!

– С Новым годом!

Я достал телефон: пропущенные от родителей, друзей, Вики, куча сообщений и видео-звонков. Я ничего не принимал, пока родной номер не увидел. Отошел подальше, чтобы услышать ее:

– С Новым годом, папочка!

– С Новым годом, Земляничка моя.

Она в кроличьих ушах, и с раскрашенной аквагримом личиком. Такая красивая, как настоящая принцесса. У меня за спиной разрывались салюты, а у нее сверкали гирлянды. Я слышал смех и разговоры, дружное ура и звон бокалов.

– Папа, спасибо за хрустальный замок, мне очень понравилось. А ты открыл?

– Нет, дочь, – и в сторону Никольской двинул, машину найти нужно, – сейчас открою.

– Пап, – она ушла в тишину моего кабинета, – я люблю тебя. И очень хотела бы, чтобы ты тоже с нами отмечал. Очень хотела бы.

– Я тоже тебя люблю. Мы отметим еще. Ты сегодня до скольки не спишь? – тему сменил, заметив, что дрожит подбородок. Праздник, не нужно слез. Все, что происходит – заслуженно. Я остался с тем, чем положено мудакам. Разрушил, променял, растоптал. По работе и награда, народная мудрость. Прав народ, прав.

– Мама разрешила, пока не упаду.

– Здорово! Везет тебе.

– А ты как?

– Нормально, гуляю.

Через три минуты Ника побежала искать новогодний десерт, а я, дойдя до машин, понял, что вести не могу. И коньяк закончился. Подарок взял и проветриться решил. Сам не знаю, как до Патриарших дошел. На дом свой не смотрел принципиально. Там жизнь, а я на морозе. Вот такие пирожки.

Сел на спинку лавочки и смотрел, как снег кружит над прудом. Здесь было тихо. От ресторанов на Бронной веяло суетой, но мне не мешало: я как в заколдованном месте был. Я девять лет жил здесь. С Катей беременной на каждой лавке обжимались (ее ночами гулять тянуло), с Никой маленькой коляску туда-сюда вокруг пруда. Кофе утром в «Патрике» пили и ели блины с черной икрой. Это мой дом, в котором меня больше не ждали. Любимая женщина, которую своей не имею права называть. Дочь родная, вынужденная быть буфером между разведенными родителями. И все это я.