Прощай, пасьянс - Вера Копейко Страница 60

— Какие тупые, сил моих нет! — сжимал кулаки Федор.

— Дышите, Федор Степанович, дышите.

— Они считают нас китайцами, а тех — варварами и дикарями. Мой батюшка был в Шэньси — это провинция в северо-западном Китае. Там, говорил он, семнадцать книг этикета. Понимаешь? А у этих? Там написано, как держать себя с разными людьми. Эти бы почитали.

— Все так, Федор Степанович. Все так, — поддакивал Алешка хозяину.

— А лечат как китайцы, а? Им стоит пощупать пульс, и они определяют любую хворь. А эти, — он кивнул на освещенные окна салуна, — считают их дикарями.

— Вот пускай они к нам приплывут, посмотрят, а потом мы проводим их дальше, в Китай.

— Ты поехал бы с ними в такую даль? — изумился Федор.

— А чего? С вами бы, конечно, с большей радостью.

— Нет, Прыткий. — Федор улыбнулся. — У меня, как вернусь, начнется другая жизнь.

— Да-а, отцом станете.

Федор закинул голову к небу, чтобы не выказать перед Алешкой небывалой ширины улыбку.

— Может, даже уже стал.

Алешка засмеялся:

— Сын небось встретит вас на берегу.

— Я думаю — сын.

Из салуна донесся шум, потом смех. Подгулявшие мужчины решили сесть за карты. Они сдвигали на край стола напитки, освобождая поле для схватки.

— Сыграешь? — подмигнул Федор.

— А то… — Алешка ухмыльнулся. — Покажу им, как дикари умеют обдирать других как липку. Больно мне понравились их серебряные монетки по двадцать долларов.

Они засмеялись. Оба знали, какой ловкостью обладают руки Алешки Прыткого…

Они вышли в море, как и собирались, ранним утром, когда солнце еще только-только появляется из-за горизонта. Федор любил этот час, любил по нему угадывать, каким выдастся день. Он угадывал по цвету первого луча — каков цвет, таков и день. Если желтый — день будет бледно-золотой и тихий. Если красный — то ветреный и жаркий.

Сегодня будет хороший день для парусов, в меру ветреный, решил он, ступая на борт свой тяжелой бригантины.

Мешки с буйволиной кожей, взятой в обмен на привезенную из России пеньку, лежали в трюме. Хорошо пошла пенька, из которой получаются самые крепкие корабельные канаты.

Удачно поторговал он и соболями. Как горели глаза женщины-купчихи, которая готова была упасть на связки соболей и никому их не уступить…

Перед глазами Федора до сих пор мелькали грузчики, которые сновали на причале, укладывая все, что увозил с собой он, русский купец.

Федор надвинул на глаза шляпу, которую ему подарил протрезвевший американец.

— Моя любимая. — Он снял с головы свою шляпу с загнутыми по бокам полями и тесемкой под подбородком. — Ты меня встретишь в ней в России, и я тебя сразу узнаю.

— Ты на самом деле собираешься плыть в Россию?

— У меня нюх на новые рынки. — Он подмигнул. — Ты ведь слышал весь бред о России?

— Слышал. — Федор ухмыльнулся. — Ты хорошо излагаешь.

Американец засмеялся:

— Прости. Ты неплохо прочистил мне мозги. Теперь я сам хочу посмотреть и успеть обернуться, пока рейсы к вам считаются такими же опасными, как в ад, как в гости к дьяволу.

Федор оценил его прозорливость.

А шляпа хорошая, подумал он. Фамильное это у них, что ли, — отец из Китая шапку с шариком из золота привез, хранил, как самую большую ценность. Кстати, она такого же размера, как и эта шляпа. Что ж, у него голова, как у батюшки, большая. Старший сын, что ни говори. Не младший.

Стоило Федору вспомнить о брате, как сердце его сжалось в тревоге. Не знал он точно, о чем ему стоит тревожиться. Но что-то мучило его, сердце больно поднывало.

— Отдать концы! — скомандовал он, заглушая возникшие чувства. Все, теперь они идут в обратный путь. Одолеют морские просторы, и увидит он на берегу… Ох, страшно даже мысленно сказать о том…

Море было величественным и спокойным, ветерок дул так, как надо, паруса надувались… Круглились…

Как живот у беременной жены, внезапно пришло в голову сравнение, и Федор ощутил жар в теле. Жаль, что он не увидит ее такой, в тысячный раз сокрушало его это, но в следующий раз он это восполнит.

Но, видимо, не только ему нравилось любоваться первыми лучами солнца. Из Брайтона, из Бостона или из самого Сан-Франциско, что на за побережье Америки, или вообще из какой-то другой страны судно. Теперь оно стремительно приближалось к ним, во все паруса дул ветер. Оно неслось им навстречу, как будто собираясь протаранить бригантину «Моя ласточка».

Федор приподнял шляпу, всматриваясь в противника.

— Прыткий! — крикнул он.

Алешка возник мгновенно, как будто был с самого начала в шапке-невидимке.

— Я тут, Федор Степанович!

— Скажи ребятам, что на нас пошла охота, нас осаждают.

Прыткий словно растворился в воздухе, стало слышно, как защелкали ружейные замки.

Он ощутил такой прилив сил, что ему даже захотелось сразиться с кем-то.

Может быть, сейчас, в этот рассветный час Мария рожает. И он тоже должен сделать что-то, чего не делал до сих пор.

Сохранить жизнь себе и своим людям? Это уже бывало, это обычное. Он должен родиться заново. Потому что теперь у него будет другое имя.

Отец.

Федор громко рассмеялся.

Вот именно, и эта схватка ему послана ему, он победит в ней, он станет отцом.

Так что же делает сейчас Мария?

— Мне надоела эта Жанлис со своими ужимками, — скривилась Лиза.

— Да и мне тоже, признаться, надоели все эти ужимки дам из светского общества.

— Мы не такие, поэтому нам не интересно.

— Но мы могли быть такими, верно? — Мария подняла на сестру глаза. — Все шло к тому, чтобы мы стали такими. Мы должны были обожать балы, наряды…

— Можно подумать, что мы не любим наряжаться, — перебила ее Лиза. — Почему бы нам сегодня не…

— Сегодня — нет.

— Но мы уже дома, мы больше не в комнатке у Севастьяны.

— А знаешь, Лиза, мне там было даже уютно. Более того, как-то очень надежно.

— Надежность происходит не от малости комнаты, а от самой Севастьяны. Она удивительная женщина. Если бы она попала в свет, то царила бы в нем, я уверена.

— Между прочим, она любит читать романы Стефании Жанлис. Но только на исторические темы, — сказала Мария. — Она прочла все, что ты мне присылала.

— Кажется, я могу это понять, — сказала Лиза. — Она знаешь что делает, сама не подозревая о том?

— Что? — спросила сестра.