Проклятая война - Людмила Сурская Страница 60

— Да как не признать…

— Ну раз признал, вечером жди в гости. Сейчас нет времени, а вечером заскочу, поговорим… — Лукаво сверкнул глазом: — Аль не рад?

Пётр потряс головой, мол, век мечтал об этом. Рутковский ещё раз тряханул его руку и отправился дальше. К Петру тут же подвалил заинтригованный народ. "Ничего себе друг — командующий фронтом". Пётр был скуп на объяснения. Не расскажешь же про соседку Юльку, которую увёл у него из-под носа Рутковский. Про выстрел тоже лучше помалкивать. Про тяжёлый кулак командующего прошедший по его роже тем более не стоит рот открывать. Ого-го! Жизнь качается то вверх, то вниз. Но мужик, похоже, не злобливый.

А тот ехал и посмеивался. Вспомнилось Забайкалье, в окружении его бойцов озлобленный парень с наганом… Кто б подумал, где доведётся встретиться. А тогда могли запросто, как врага хлопнуть… Такое было время. Хорошо, хватило сердца и ума. Жизнь она не простая штука и очень важно не усложнить её до невозможности. До встречи с Юлией он не замечал этого. И вот теперь прожитое время мерцало фоном. А Пётр вехой, портретом на том фоне. Вечером взяв гостинец поехал в гости. В землянке из табурета организовали стол. Устроились рядом. Порученец Рутковского достал консервы, хлеб и фляжку с водкой. Она весело забулькала в подставленные кружки. К водке ещё не прикоснулись, а от вида её чудодейственное действо совершилось — развязались языки у народа в землянке. Все стали бойки и разговорчивы. Ели тушёнку с хлебом. Пили чай и вспоминали Забайкалье. Но долго угощением и вниманием не злоупотребляли. Поняв, что этим двоим, конечно же, хочется побыть вдвоём, поблагодарив за оказанную честь, ушли в свой угол. Рутковский спросил о семье. Пётр засуетился. Пошаркал ладонью по колену.

— Есть, а как же без семьи. И жена и детки. — С горечью добавляет. — Только вот остроносенькую, глазастенькую Юльку сердечко так и не забыло. — Он вздохнул, опустил глаза и внятно сказал:- За что любят рябину, берёзу, ромашку? Да просто за то, что они ими есть… Так и Юлию, такую какая она есть не любить нельзя…

Ляпнул и напрягся. Чего болтнул. Но Рутковский ничего улыбаясь соглашается. Юлию не забудешь, не разлюбишь, как ландыш, как подснежник, как любой полевой цветок. Вынимает фотографию жены и дочери. Даёт посмотреть. Глаза Петра вспыхивают: "Жива!" Рутковский кивает:- Жива, здорова, ждёт.

Пётр о слухах про фронтовых баб не спрашивал. Знал: мужицкая проблема. Главное для него- семья. Да разве такую, как Юля, на кого-то променяешь.

Потом, тремя часами позже, он заметит, как бежит время! Хлопнет себя по колену и поднимется. Пётр тоже. "Ну!…"- протягивает руку он. Они обнимаются. Рутковский просит:

— Выживи солдат.

— Побед тебе генерал. Не знал, что Донцов — ты. Ох, мать честная, Подмосковье выходит тоже твоя работа… Солдатский телеграф звонил, мол, новый командующий из Забайкалья и к людям уважительный, но, чтоб на тебя подумать… Ты головастый, мозгуй там, как эту сволочь побыстрее придушить, а за нас не беспокойся, мы вросли тут в землю, выстоим. Если пройдёт, то только по мёртвым. Не сомневайся. С тобой без всяких "расстрельных" приказов выстоим. Себя береги, Юлька не переживёт…

Рутковский поправляет ремень. Пора!

Они стоят у входа в блиндаж, дымят, ещё раз обнимаются. Пётр молча провожает его. Рутковский уходит в ночь. Впереди много дел. За полночь- в глазах рябит, ноги не держат. Неплохо бы хоть часок вздремнуть. Молча ложился, молча ворочался, бессонница. Устал же, как ездовая собака, казалось, закрой глаза, провалишься в сон и даже есть шанс увидеть во сне что-то приятное. Ан, нет! не тут-то было. До чего же она длинная, ночь перед боем! Учитывая, что синоптики обещают хорошую погоду можно рассчитывать на авиацию. Но задолго до рассвета стало понятно, что синоптики ошиблись. Туман заволок всё вокруг. А утром наступление. Только запущенное время уже не остановит, проглатывая первую неприятную неожиданность, вношу поправки. Вот оно, бегут последние минуты, особенно гулко стучат винтики в часах. Неприятный холодок пробегает по спине, как оно пройдёт? Ровно в назначенное время 7. 30 затараторили гвардейские миномёты, сотнями разрывающихся от натуги глоток яростно закашляла артиллерия…. Вздрогнула, закачалась земля. Под прикрытием этого бешеного артиллерийского урагана начали выдвигаться танки непосредственной поддержки пехоты. Они белыми тенями скользнули вперёд. Он знал, что на заснеженных пространствах, едва заметно шевелились сапёры. Они заканчивали подготовку проходов в минных полях. Находясь на своём наблюдательном пункте видел, как ожили тоненькие линеечки окопов, в которых накапливалась пехота. Всё шло нормально. Ещё немного — танки и пехота двинутся в атаку. В первой траншее противника завяжется ожесточённый бой…

Хлопотный день мелькнул — не успела оглянуться. Так и живём торопя время. Всем хочется быстрее вымести с наших просторов войну и отпраздновать победу. Хотя, наверняка были такие, кто жил, а я тянула это ужасное время, как оброк. Возвращалась домой. Шла неторопливо. Наконец-то кончилась дождливая, слякотная осень. Жестокий ветер раскачивает и раскачивает деревья. Рвёт наглец листья, раздевает. Оголит, получит удовольствие и бросит… Молодые тела- стволы завораживают глаз, а закрученные временем вызывают жалость. Я не могу видеть щупальца въедливого дождя на крышах. Свинцовые тучи. Мокрый город. Полумрак. Как надоела эта тоска. Первый морозец приятно бодрит. На небе одна за другой словно электрические лампочки вспыхивают холодные звёзды. Я смотрю на одинокую Медведицу. Всегда одна. Где же она потеряла своего медведя? Неужели засмотревшись на молоденькую яркую звёздочку он сорвался и ушёл. Холодный мир, где даже звёзды обречены на одиночество… Кому он нужен… Обидно, ужасно обидно… Когда голова не занята работай в ней комфортно размещается Костя. Он вытесняет всё заставляя думать о себе. А я глупая злюсь и с радостью пользуюсь. Ловлю себя даже на мысли, что именно для этого хожу так много пешком, чтоб было время больше побыть в мыслях с ним, найти ему оправдание… Но ведь это неправильно, оправдать можно всё. Только слабые придумывают, что обстоятельства сильнее их, а те что ещё слабее в это верят. Не надо петлять. Получается я слабее слабого. Жизнь строит себе человек сам. Надо, кончать с этой неопределённостью и на что-то решаться. Сделать лучше все это, пока его нет. Страна большая. Почему не вернуться в Забайкалье. С теми местами связаны счастливые дни… Запрещу себе думать о нём. И всё же… Как хорошо быть травкой — он ходит по ней, хорошо луной, звёздами — он смотрит на них, хорошо быть воздухом — он дышит им. Я б поменяла свою на что-то из них лишь бы быть рядом. Ведь жизнь одна и зачем она мне нужна без него. Господи, мы ж о разлуки думать не могли. Когда мы не в месте душа болит у обоих. Обещали после "крестов" никогда не расставаться… И вот… Да, я убеждаю себя, что так надо — война… А надо ли?… Как же быть, где найти золотую середину, а может убежать…

"Беги, беги, только от себя не убежишь. Не выдержишь ведь. Кто тебя где ждёт? Как жить будешь?" — принялся терзать въедливый язычок.

"Это не важно. Как-нибудь. Как другие. Сейчас всем не лучше меня". — Тут же расхрабрился другой.

"Ты не о других думай, а о себе", — не отставал первый.