Позови меня - Барбара Картленд Страница 6

Похоронный кортеж остановился у коричневого каменного здания на Пятой авеню.

В первом экипаже сидели все трое братьев Вандерфельд.

Головы лошадей были украшены черным крепом, и высокая шляпа кучера тоже была обвязана широкой креповой лентой.

Трое братьев — впереди старший, Харви, — начали медленно подниматься по длинному пролету лестницы к центральному входу.

Через каждые три ступени, дрожа под проливным дождем, стояли ливрейные лакеи в бриджах до колен и пудреных париках, с черными нарукавными повязками на малинового цвета ливреях.

Харви Вандерфельд вошел в большой мраморный зал, где канделябры были из венецианского стекла, гобелены — из Франции, резные позолоченные стулья — из Италии и ковры — из Персии.

Мимо замерших в ожидании лакеев он прошел своей быстрой походкой в огромную гостиную, где другая группа лакеев уже готова была обносить всех напитками. Общество сначала должно было собраться здесь, а потом перейти в столовую, отделанную в средневековом стиле, где был накрыт завтрак на золотых блюдах.

Гостиная была обставлена мебелью в стиле Людовика XIV и украшена полотнами итальянских и голландских мастеров и обюссонскими коврами. Белые стены мерцали позолотой, а занавеси из генуэзского бархата были богато отделаны кистями и шелковой бахромой.

— Желаете шампанского или виски, мистер Харви? — спросил дворецкий.

— Виски! — ответил Харви Вандерфельд и нетерпеливо поднес стакан к губам.

Уже начали собираться родственники — платья женщин были украшены крепом, черные вуали, откинутые с лица, изящно падали на плечи.

— Какие красивые похороны! — поспешила излить свои впечатления дама средних лет, обращаясь к Харви Вандерфельду.

— Мне приятно это слышать, кузина Элис.

— А ваша речь — она была поистине великолепна! Вы просто блистали красноречием! Никто не смог сдержать слез в часовне крематория.

Харви Вандерфельд с довольным видом молча принял похвалу. Когда же через двойную дверь красного дерева начали потоком стекаться многочисленные родственники от мала до велика, он сказал стоявшему возле него брату Гэри:

— Я хочу поговорить с тобой. Пойдем в кабинет.

Они покинули гостиную и, пройдя несколько просторных комнат, вошли в кабинет, где вдоль стен стояли шкафы с книгами в кожаных переплетах, которые никто и никогда не открывал. Массивная кожаная мебель и скачущие лошади на полотнах Стабса не оставляли сомнений в том, что комната принадлежит мужчине.

Братья пришли из гостиной, захватив с собой свои стаканы. Допив виски, Харви Вандерфельд подошел к столику для напитков и снова налил себе из графина.

— Все прошло хорошо, Гэри! — сказал он.

— Просто очень хорошо, Харви. Ты говорил замечательно!

— Надеюсь, пресса все это записала?

— Не сомневаюсь. В любом случае у входа все желающие могли получить копии.

— Прекрасно! Мне кажется, государственный флаг на гробе смотрелся совсем неплохо, а мамин большой крест из лилий выглядел очень трогательно.

— Ты обязательно скажи ей об этом, — посоветовал Гэри.

— Я более чем уверен, что Уинстон уже пошел наверх, чтобы сделать это. Мне так жаль, что она не могла присутствовать.

— На нее и так свалилось слишком много испытаний, хотя сейчас ей уже и лучше.

— Я полностью с тобой согласен, и все равно — страшнее материнского горя ничего нельзя себе представить.

— Думаю, завтра, когда люди узнают обо всем из газет, вся страна будет скорбеть вместе с тобой, Харви.

— Да, если Элвину суждено было умереть, то это произошло в самый подходящий момент, — сказал Харви Вандерфельд, — перед самыми выборами, когда масса людей не желает, чтобы Теодор Рузвельт был избран на второй срок в Белый дом.

— Но в то же время огромное число людей восхищается той суровостью, с какой он навел порядок в карибских странах. Его политика распространения американского влияния становится популярной.

— Империализм системы янки! — усмехнулся Харви. — Если меня изберут в президенты, я остановлю это безумие! Мы должны прежде всего следить за своим собственным домом, а не совать нос в чужие страны, где нам совершенно нечего делать.

— Не стоит убеждать меня в этом, Харви, — с улыбкой сказал Гэри. — Я и так слишком часто слышал тебя с трибуны.

— Конечно, конечно, — поспешил согласиться Харви.

Имея необычайно красивую внешность, он, однако, начал уже раздаваться вширь и походкой явно напоминал человека старше своих тридцати шести лет. Но зато у него была бесценная улыбка любимца публики, безотказно вербующая сердца и голоса избирателей.

Гэри от слишком шикарной жизни начал полнеть еще раньше — в тридцать три. Но оставался все таким же неотразимым, что, впрочем, было настолько характерно для всех братьев Вандерфельд, что в прессе их прозвали «очаровательными принцами».

Харви был из них самым честолюбивым и безжалостным. Он сумел пробиться к власти и сейчас использовал эту свою огромную удачу в самой расточительной и сумасбродной выборной кампании, какую когда-либо знала Америка.

Он не сомневался, что победит Теодора Рузвельта и весь род Вандерфельдов сплотился вокруг него в страстном желании попасть в Белый дом.