Скрипачка - Татьяна Бочарова Страница 6

— Это верно, — вдруг подтвердил до сих пор молчавший Чегодаев, — Кретов иногда так орал на оркестр, будто его и впрямь хотят убить.

— То есть Кретов был нервным и невыдержанным?

Почему-то в этот момент Лавров взглянул на Алю, и та поспешно кивнула:

— Точно.

— На каком инструменте вы играете, Рыбаков?

— На флейте.

— Так… — Лавров задумался и замолчал. Думал он довольно долго, затем спросил: — Рыбаков, вы употребляли сегодня спиртные напитки?

— Ну… да.

— И много?

— Какое это имеет отношение к Кретову?

— Отвечайте на вопрос, Рыбаков.

— Прилично.

— Вы были очень злы на дирижера?

— Очень, но это же не означает, что я собирался его убить!

Валера впервые за эти два часа почувствовал волнение. Хмель постепенно проходил, и он начинал понимать, что никто из присутствующих, кажется, не сомневается в том, что именно он сварил проклятого Кретова в ванне. Как же так? Он, Рыбаков, конечно, выпил с трех часов изрядно, но не настолько же, чтоб себя не помнить.

— Вы были очень злы… — задумчиво повторил Лавров, не обращая никакого внимания на конец рыбаковской фразы. — Тогда у меня вопрос к присутствующим. Не слышал ли кто-нибудь из вас, чтобы Рыбаков… ну, скажем так, угрожал Кретову, обещал свести с ним счеты или нечто подобное?

Алька почувствовала, как ладони становятся мокрыми. Гурко продолжал угрюмо молчать, глядя в пол, Прохоров оживился и заерзал, но вслух ничего не произнес.

— Значит, не слышали?

— Было.

Аля вздрогнула и перевела глаза на сказавшего это Чегодаева. Тот сделал шаг от дверей, у которых так и стоял все это время.

— Вы инспектор оркестра? — вдруг поинтересовался до того безмолвствующий напарник Лаврова.

— Да, я инспектор, — подтвердил Васька, почему-то обращаясь не к нему, а к Лаврову.

— Так что было? Мы вас слушаем, говорите, — разрешил тот.

— На последней репетиции, после того как Кретов обещал уволить Рыбакова, тот сказал ему: «Вам это даром не пройдет!»

— Так и сказал?

— Да.

— Ты чего, Вась? — Валерка попробовал улыбнуться, но это удалось ему с трудом. — Ты ж знаешь прекрасно, я просто трепался. Ты что… вы… правда думаете, что я… его… — Он споткнулся о молчание, остановился, потом с силой треснул кулаком по администраторскому столу и крикнул: — Да вы с ума сошли!

— Тихо, Рыбаков, тихо. Вас еще никто ни в чем не обвиняет. Идет опрос свидетелей, не стоит так волноваться. Вы не согласны с тем, что сказал инспектор?

— Нет!

— Вы не говорили Кретову эти слова?

— Говорил, — устало подтвердил Валера.

— Так что вас не устраивает?

— Все меня не устраивает. Все. Я имел в виду другое.

— Поясните, что именно?

— Ну… Что Бог его покарает.

— Бог? — насмешливо переспросил Лавров. — Вы сильно верите в Бога?

— Идите к черту.

Валерка отчетливо понял, что напрягаться бесполезно. Его, конечно, заберут. Прямо отсюда. Зачем ментам трепыхаться, когда дело вот оно, почти уже сшито? И кипятильник он, дурень пьяный, вытащил из розетки своими руками — пожалел Крета, чтоб не сварился окончательно. Стало быть, на вилке его пальцы. Эх, гад Васька! Ну Прохоров, тот понятно, трус, в оркестре новый человек, Валерку совсем не знает. Но Васька! Тихий, подлец, воды не замутит, а свое давит, выжимает. Валерка ему давно глаза колет так называемым нарушением дисциплины, небось рад был до чертиков сегодняшней их стычке с Кретовым. Так ведь не успокоился, дальше пошел! Гад, точно гад! Все они… все молчат, никто не заступился, даже Серега — друг называется!

— Ладно, Рыбаков. — Лавров, казалось, ничуть не рассердился на то, что Валерка послал его к черту, и выглядел спокойным и даже добродушным. — Ладно. Сейчас мы пока прервемся. Вам придется проехать с нами, отпустить вас под подписку о невыезде я не могу — слишком веские доказательства вашей причастности к преступлению. Поэтому вставайте — и пойдем. Вставайте, Рыбаков, слышите? — Старший лейтенант мягко дотронулся до Валериного плеча.

Тот медленно поднялся. Комната перед его глазами вдруг поплыла, точно карусель, сначала не спеша, затем быстрей и быстрей и, наконец, завертелась стремительно, растягивая и искажая знакомые лица. Последнее, что успел разглядеть Валера, прежде чем поспешно отвернулся к двери от всей этой тошнотворной круговерти, было совершенно белое лицо Альки Бажниной.