Голубой Маврикий - Жорж Кулецкий Страница 6

– Долларов, что ли?

– Ну да.

– Ладно, не печалься, – к Василию начал возвращаться привычный оптимизм. – Игнат, давай возьмем его в партнеры. Если нам повезет, то, глядишь, и Филиппу поможем, а может, и войдем в его дело, – продолжил он и улыбнулся, увидев, что у новичка от удивления открылся рот.

Господи, о чем они говорят – ведь сами только что продали дедовские марки, чтобы похмелиться и закусить, а уже говорят о миллионах, о бизнесе, в котором ни хрена не понимают. Вот она – российская натура, широкая и авантюрная.

– Мужики, а вы-то сами кто такие, сами-то чем занимаетесь? – поинтересовался Филипп.

– Ты о «морских котиках» слышал? – ответил вопросом на вопрос Игнат. – Так вот мы и были нашими российскими «морскими котиками». Служили в таком морском спецназе. Василий дошел только до старлея, пять лет назад ушел на гражданку, а я вот всего неделю назад, но зато кавторангом. Так что по морям-океанам походили…Теперь вот пробую сориентироваться в бурном житейском море. Была у меня идейка, но вот налетели на мель, придется повременить. А Василий у нас в гламурном мире пришвартовался – его фотографии появляются время от времени в самых топовых журналах, не хухры-мухры…

При этом Игнат уважительно посмотрел на друга. Потом вспомнил о своей, канувшей в лету «Тойоте», об оценщике из казино – и загрустил…

Лев Львович Красавин сидел в позе Рамсеса у входа в какой-то храм в знаменитой Долине царей в Египте. Правда, он был босиком, в шортах вместо набедренной повязки, руки положил на подлокотники, а само мягкое плюшевое кресло было светло-зеленого цвета и не имело ничего общего с каменным троном. Он любил разгуливать по квартире босиком, так как искренне считал, что лиственничные доски пола дают какую-то дополнительную энергию, в которой нуждается его тело.

Как и большинство низкорослых людей, он был, пусть и в небольшой степени, подвержен комплексу Наполеона. Правда, получалось не очень. Вообще-то в детстве и в школьные годы он носил фамилию Блинштейн и, естественно, прозвище у него было Левка-блин. Тогда еще слово «блин» не имело того дополнительного вульгарного смысла, который в него стали вкладывать в годы перестройки и дикого капитализма. Одноклассники относились к нему вполне доброжелательно и отдавали должное его способностям в математике, хотя, скорее, он должен был бы иметь тягу к скрипке. Но это, разумеется, спорно.

Лева, которого с годами и с появлением все большего количества «серебра» на висках стали все чаще называть «Львович», после школы закончил строительный институт, который, несмотря на непрестижность, давал освобождение от службы в армии. Он не заблуждался по поводу своих возможностей – с «пятым пунктом, да к тому же с бабушкой-пираткой» в престижные институты ему лучше было не соваться. В итоге он занялся в семидесятые годы строительством отнюдь не престижным – газовыми сетями, а точнее – строил перекачивающие подстанции, начиненные турбинами и всяческой техникой, которая с каждым годом становилась все совершеннее.

Еще в институте он понял, что каждый человек – сам кузнец как своего счастья, так и несчастья. На четвертом курсе он начал поглядывать на пополнение студенческого контингента за счет слабого пола и на одном из вечеров разглядел двух подружек – Катю и Наташу. Одна была побойчее, вторая – как-то «мягче». У той, что побойчее, фамилия была Красавина, а у подруги – Ягурнова. В том, что он больше не будет «Блином», у Левы была уверенность, тем более что ни Ягурнова, ни Красавина расставаться со своими фамилиями не намеревались. В общем, дело обстояло, как в анекдоте о приеме новой бухгалтерши на фирму: задают вопросы о том, сколько будет дважды два, а берут ту, у которой формы привлекательнее. Лева сделал предложение Красавиной и не был отвергнут. В начале пятого курса студент Лева Блинштейн превратился в дипломника Льва Красавина. Старшее поколение обоих семейств против этого не возражало, к тому же скоро выяснилось, что тетя Кати Красавиной тоже была «из пираток». Но зато теперь инженер Лев Львович Красавин всего через год после окончания учебы стал «выездным». Впрочем, справедливости ради следует отметить, что он никогда и не был «невыездным». Просто случая выяснить это не представлялось.

Поскольку техника для перекачки газа во все больших количествах в основном была импортной, то и ему, к удивлению многих, начали оформлять служебный паспорт для командировок сначала в Чехословакию, а потом и дальше. Лева достаточно быстро сориентировался в том, что к чему, и начал задумываться о будущем. Очень быстро жена была обеспечена большим количеством колготок и прочего, в доме появился вполне приличный японский магнитофон, а суточные уже в меньшей степени лимитировали его запросы. Просветителем у него оказался чех – эксперт из антикварного магазина на Пржикопе – известной улице старой Праги.

Милош помаленьку ругал коммунистов, но при этом они не мешали ему вести свой бизнес. В общем, Лева от него узнал, что настоящие коллекционеры это не те, кто толчется возле филателистических магазинов, покупая или продавая марки, монеты или значки. Работать надо с антиквариатом, с картинами, с музыкальными инструментами, со старинной мебелью. Правда, при слове «иконы», услышанном в пражском магазинчике в задней комнатке, где они с Милошем выпивали «по маленькой» привезенную им «Столичную», Леву едва «кондрашка» не хватила. К предметам культа он предпочел не прикасаться. И неважно, к какой религии они относились. Просто Лева уважал Бога, а он для всех един, что для протестантов, что для православных. И гневить его не стоит. А потому Лева сосредоточился на картинах, не отступаясь от марок.

Шустрая Катя оказалась весьма деловой и скоро уже сама начала разбираться в картинах, уверенно определяя цену того или иного передвижника. Лева, который мотался по командировкам, проходил поначалу в мире коллекционеров как «Катин муж», но постепенно, по мере того, как все больше времени проводил в столице, сам стал выходить на первый план этого бизнеса.

Вообще-то мир держится на сумасшедших, которых принято называть коллекционерами. Собирать можно все, что угодно. Говорят, что Маяковский коллекционировал карандаши. В Петербурге есть коллекционер, который начал собирать сначала клюшки, а потом шайбы, перчатки, шлемы, свитера и прочую атрибутику хоккейного мира. Но такой собиратель, в общем, безопасен, здесь и круг не слишком широк, да и нравы не столь свирепы.

Лева сначала собирал монеты и уже начал разбираться в них, как настоящий нумизмат, но… В один прекрасный день в конце семидесятых Катя твердо потребовала две тысячи рублей – оказалось, что она приглядела пару этюдов – один Левитана, второй – Перова. И Лева, который в тот момент больше мечтал о «Жигуленке», решил довериться практичности Кати Красавиной, а вернее, той капле, которая перепала жене от «пиратки», позвонил знакомому нумизмату, предложив ему встретиться, посмотреть новые поступления в его коллекцию. Встретились, новых поступлений не было, но Лева предложил купить всю его коллекцию. Цену он запросил «хорошую», разумеется, больше, чем требовала жена, которая удачно принесла коньяк с лимоном и заварила настоящий кофе. Рецепт был известен в Европе, но в Москве гости их дома всегда восхищались Катиным мастерством. На самом деле она вливала в джезву две чайных ложки виски и кидала пару зернышек кардамона. Только своей давней подруге Наташе Ягурновой она раскрыла секрет, посоветовав именно «на кофе» поймать хорошего жениха.