Голос моей души - Ольга Куно Страница 6

Когда я умер, ты был так рад,

Ты думал – я не вернусь назад.

Но я пробрался однажды в щель между строк,

Я взломал этот мир, как ржавый замок.

Канцлер Ги. Тень на стене

Обход проводился, как и всегда, в полдень. Впрочем, время имело здесь, в самых недрах цивилизованного мира, весьма условное значение. От солнечного света нас отделяло несколько этажей. Так что люди здесь спали, когда спалось, и бодрствовали, когда бодрствовалось, быстро утрачивая возможность следить за временем.

Стражники, как и обычно, пришли вдвоем – один высокий и тощий, второй пониже ростом и потолще. Принесли миску с едой и кружку воды. Все это в одном экземпляре, для моего сокамерника.

Помещение ненадолго осветилось ярче обыкновенного. Один стражник нес в руке горящий факел, а второй в придачу заменил тот, что недавно потух в коридоре. Первый осветил камеру, поднеся свой факел поближе к решетке.

– Преставилась, что ли? – проговорил он, приглядываясь к моему телу. – Эй, Брен, посмотри!

Второй, закончив возиться у стены, отряхнул руки и подошел поближе.

– Да мне-то почем знать? – проворчал он, щурясь и вытягивая шею. – Может, преставилась, а может, и нет. Да не, кажется, дышит…

– Да где дышит-то? – не согласился первый.

– А что гадать? – отозвался Брен. – Ты у этого, у сокамерника ее спроси. Эй, парень, дышит она или нет? – обратился он к Андре, не дожидаясь, пока это сделает его напарник.

– Дышит, – хмуро отозвался Дельмонде, подходя к решетке. – Вы бы лучше сняли ее с цепей. Не видите, что ли, в каком она состоянии? Какого дьявола нужно так ее мучить?

– Нашелся тоже совестливый, – огрызнулся долговязый стражник. – Нечего нас тут поучать. Как приказано, так ее и содержат.

– А вообще любопытно, верно? – обратился к нему Брен. – Девчонку он за все это время так и не тронул. Хотел бы я знать почему. Может, он не по женской части? Ну а что, кто их, аристократов, разберет?

– Да ну, не факт, – горячо возразил долговязый. – Может, у мужика просто интуиция хорошо развита. Чувствует опасность, вот и не подходит.

– Ну, не знаю, – протянул первый. – Интуиция интуицией, но вот я бы на его месте, наверное, не удержался.

– Я понимаю, это чрезвычайно занимательный разговор, – голос Андре буквально дрожал от еле сдерживаемой злости, – но вам не мешает мое присутствие?

Последние слова он почти прокричал. Лицо раскраснелось от гнева, а руки сжались в кулаки.

– Да нет, не мешает, – вполне искренне ответил Брен, будто принял вопрос за чистую монету. А может, так оно и было. – А чем оно может нам мешать? Ты же там, а мы здесь.

И, пожимая плечами в знак непонимания, он зашагал прочь вместе с напарником. Мы с Андре снова остались одни.

Оба молчали. Я вышла из себя почище чем сокамерник, хотя все это время и не подавала голос. «Вышла из себя»… Чудесное выражение, особенно для призрака. Я давно уже вышла из себя, причем в буквальном смысле слова. Болтовня стражников напомнила мне, в каком беспомощном положении я оказалась. В случае нападения я ничего не смогу противопоставить обидчику, даже банальную и безобидную пощечину. Ну, разве что громко крикнуть в самое ухо. С другой стороны, физически я и чувствовать ничего не буду. Могу просто взять и уйти куда-нибудь… Но не уйду же.

– Эрта! – позвал Андре.

– Что? – напряженно спросила я.

– Что они имели в виду, когда говорили про интуицию? Якобы я чувствую опасность…

– Не знаю. – Я ответила охотно, благодарная за то, что из всего сказанного стражниками сокамерник сконцентрировался только на этом. – Может быть, я опасная преступница? Нет, кроме шуток, – продолжала я, видя скептическое выражение его лица. – Ты ведь ничего обо мне не знаешь. И я о себе – тоже. Кто, собственно, сказал, что я – невинная жертва? Вполне возможно, что я заслужила все то, что со мной произошло. Может, я убивала детей? Или заманивала в ловушку наивных девушек, а потом продавала их в дома свиданий?

Выражение лица Андре оставалось таким же скептическим, как и прежде.

– В таком случае эти ублюдки не решили бы, что ты представляешь опасность для меня, – напомнил он. – Я, если ты не заметила, не ребенок и не наивная девушка.

– Ладно, – согласилась я, прикидывая, какие такие преступления могла совершить, чтобы прослыть грозой взрослых и не наивных мужчин. – Тогда, может быть, я – серийный убийца? Маньячка, ненавидящая мужчин? Отравительница?

– А ты сама как думаешь? – спросил Андре, вытягиваясь на соломе. В голосе слышалась легкая насмешка. – Способна ты на преступление? На убийство?

– Трудный вопрос, – честно ответила я. – Откуда мне знать, на что я была способна тогда? И вообще, какой я была… при жизни? Насколько я отличаюсь сейчас от себя прошлой? Скажем откровенно: я могла быть абсолютно кем угодно. Хоть герцогиней, хоть дояркой, хоть сводней, хоть убийцей.

– Ну а как тебе представляется сейчас? – продолжал гнуть свою линию Андре. – Способна ты на убийство? Я не о возможности, а… в силу характера?

Я задумалась вполне серьезно, словно речь не шла о чисто теоретическом разговоре.

– Думаю, что способна, – заключила наконец. – Не для удовольствия, конечно, и не из-за ерунды. Но если бы возникла такая необходимость… Да, подозреваю, что способна, – снова сказала я.

– Понимаю, – кивнул он, кажется, без неодобрения. – И тем не менее хочу напомнить тебе твои собственные слова. Эта тюрьма – не для криминальных элементов, а для политических заключенных. Особенно нижние этажи. Так что твоя романтическая история про маньячку-мужененавистницу очень маловероятна.

– Ты находишь это романтичным? – хмыкнула я. – Неудивительно, что ты не женат.

– Я как-то никогда к этому не стремился, – откликнулся Андре. И мрачно закончил: – А больше этот вопрос актуальным не станет.

– Тише! – сказала вдруг я, прислушиваясь к звукам, которые пока еще не могли достичь ушей живого человека.

– В чем дело? – Нахмурившись, Андре резко принял сидячее положение.

– Сюда идут.

– Ты уверена?

– Да. Ну, если только они не собираются пройти мимо. Несколько человек… Трое или четверо.

Их оказалось трое. Те же стражники, что и в прошлый раз, и с ними человек, которому мы, собственно, и были обязаны этим внеплановым визитом. Высокий, худой брюнет с орлиным носом, чуть тонковатыми губами, сжатыми сейчас, словно в знак недовольства, и темными глазами, смотревшими на окружающих пронзительно и одновременно с легким налетом презрения. Одет он был с иголочки, в идеально выглаженный черный камзол с золотым шитьем по краям, белую рубашку и черные брюки, будто явился на бал, а не в тюрьму.