Блудница - Екатерина Маркова Страница 6

Мария быстро закрыла рот Потапова мягкой душистой ладошкой.

— Есть вещи, которые совершенно необязательно озвучивать. Так, как с тобой, мне не было никогда…

Час спустя Потапов вновь чувствовал себя счастливейшим из смертных, а его гостиничный номер казался уголком обретенного рая. Стены в мелкий голубой цветочек, качнувшись, словно раздвигались, напитанные словами любви, страстными, придушенными поцелуями, шепотом и криками высшего блаженства… и превращались в солнечный бескрайний луг, засеянный морем незабудок. Теплый хмельной ветерок, лаская обнаженные тела, бормотал и заговаривался, точно обещая что-то несбыточное, а голубизна неба сквозь полусомкнутые веки казалась бездонным опрокинутым озером, почему-то застывшим в оцепенении и медлящим низвергнуть на свое незабудочное отражение потоки прохладной воды.

Мария плакала, и Потапов выцеловывал с ее лица, шеи, груди соленые капельки столь драгоценной для него влаги.

Тогда он наивно полагал, что вместе с этими потоками слез душа Марии очищается от прошлого, переживая потрясение вдруг обретенной в нем, Потапове, полноты того плотского умопомрачительного счастья, о котором могло лишь грезиться. Он чувствовал себя Гераклом, мощная энергия горячей волной несла по телу такую небывалую силу, что он, щадя Марию, делился с ней лишь частью ее, приходя в радостное смятение от безграничных возможностей своего мужского естества. Охлаждаясь струйками прохладного душа, Потапов вновь чувствовал себя изголодавшимся зверем и уже предвкушал, как слабо охнет Мария, как встрепенется и невидимой паутинкой дрожи откликнется навстречу ему ее податливое, сводящее с ума тело, и вывернутые, распухшие от поцелуев губы разомкнутся в ожидании его ненасытной плоти.

Когда мокрый, счастливый Потапов вернулся, оставляя за собой ручейки воды, Марии в номере не было. Не привыкший к тому, чтобы судьба так немилосердно кидала его из крайности в крайность, Потапов почувствовал, как сердце внезапно словно схватила чья-то леденящая рука, больно стиснула и, доведя до полуобморочного состояния, слегка ослабила натиск. Потапов рухнул на расхристанную в любовном угаре кровать, через тошнотворное головокружение с отвращением оглядел стены комнаты, оклеенные блеклыми незабудками, обшарпанную мебель и застонал в отчаянии. Нашел куда привести ее! От такого дизайна хочется удавиться или бежать без оглядки…

Через полчаса он вылез из такси у Мариинского театра и увидел мечущуюся в бессильной ярости Женевьеву. Она с ходу вылила на Николая грассирующий каскад отборной брани, потом вцепилась ему в рукав и, просверливая до внутренностей своим жгучим взглядом, сообщила ядовито:

— Как я понимаю, она кинула нас обоих! Уехала с Марселем! Теперь ищи ветра в поле!

— С каким… Марселем? — Николай пытался отцепить повисшую на его руке француженку, но она словно превратилась в гигантского членистоногого и намертво впилась в него клешней.

— Вы оторвете мне рукав, мадам… Кто такой Марсель?

— Будь моя воля, я бы всем вам, скотам недорезанным, не только рукава поотрывала… Кобели паршивые! Ненавижу! Я из-за нее подписала этот идиотский контракт и приехала в вашу дурацкую страну. Боже мой, Боже мой, я не переживу этой измены! Вы понимаете, что я сорву спектакль?! У меня подкашиваются ноги… я не смогу танцевать. Боже, за что мне это?!

Женевьева уткнулась в Потапова и громко, отчаянно зарыдала, по-детски шмыгая носом и горестно всхлипывая.

Потапов каким-то уголком сознания ощущал всю абсурдность ситуации и взглядом со стороны оценивал нелепость того фарса, который сейчас творила с ними Мария. Наделенный от природы хорошим чувством юмора, он в другое время смеялся бы до колик над самим же собой… если бы это не касалось Марии.

— Кто такой Марсель? — тупо переспросил Потапов, выуживая из кармана носовой платок и протягивая его Женевьеве.

— О Боже, Марсель — знаменитый на весь мир мим. Он здесь на гастролях со своей пантомимой. И угораздило же меня передать ей в Москву — его гастроли начинались там письмо и маленький подарок. — Женевьева сердито высморкалась в платок Николая и прибавила: — Маленький такой подарочек, размером с небольшой бриллиантик. Я просто старая калоша, вот кто я!

Она ввинтила скомканный носовой платок в нагрудный карман Николая и, глядя на него уже благосклонней своими глазами-маслинами, язвительно усмехнулась:

— А вы тоже… дуб стоеросовый! Да такую женщину… надо водить с собой, прикованную наручниками!

— И… что же теперь?

— Теперь… — Притаившаяся на время ярость вновь исказила лицо балерины. — Теперь я расторгну договор, и не видать вашему знаменитому Питеру моей бесподобной Жизели!

Женевьева с силой оттолкнула от себя Потапова, словно не она только что рыдала на его груди, а это он посмел заключить ее в объятия, и размашистым, полным решимости шагом направилась к служебному входу…

Вечером Потапов, купив за баснословную цену контрамарку на галерку театра, с бешенством глядел на гуттаперчиво изгибающегося, словно напрочь лишенного костей, знаменитого мима. Все его движения казались ему эротичными до озноба и ассоциировались в лихорадочном воображении с ответными порывами гибкого послушного тела Марии.

В антракте, предъявив дипломатический паспорт охране, он вошел в гримерную артиста и в ответ на его недоуменный взгляд устало спросил:

— Где Мария?

Нарисованные домиком брови мима поднялись еще выше, и он долго молча разглядывал Николая. Потом что-то похожее на беспокойство пробежало по его сильно нагримированному лицу, и он произнес:

— Вас прислала Женевьева?

— Черта с два! — Потапов взял со стола открытую бутылку минеральной воды и, не спрашивая разрешения, отхлебнул из горлышка. — Женевьева здесь ни при чем. Мария — моя женщина, и я бы хотел, чтобы вы знали об этом!

Теперь наступила очередь волноваться миму. Он буквально выхватил из рук Потапова бутылку с минералкой и залпом осушил ее до дна. Промокнул салфеткой выступившую на лбу испарину и, молча заглянув в нагрудный карман висящего на вешалке пиджака, протянул Потапову два авиационных билета. Злорадное ожидание реакции своего соперника в сочетании с клоунским гримом внезапно рассмешило Николая, и он громко расхохотался в лицо ненавистному Марселю. В следующую секунду огромная фаянсовая пепельница с грудой окурков полетела в Потапова. Он ловко увернулся и, запустив в артиста вазой с цветами, проворно скрылся за дверью, унося с собой билеты на самолет. Ваза, видимо, угодила в цель, так как вслед удаляющемуся Николаю раздался дикий вопль поверженного мима…

Уже в такси Потапов проверил билеты. Один был выписан на Марселя Леруа, другой — на миссис Марию Милованову. Вылет предполагался через двое суток.

Потапов с ожесточением изорвал оба билета на мелкие кусочки, и, выкидывая их в окно, с горечью подумал, что ведет себя как полный идиот. Билеты авиакомпания «Эйр Франс» с легкостью еще раз выдаст своему кумиру и его русской подруге. Он не представлял, где ему теперь искать Марию, зато точно знал время ее вылета в Париж.