Нянь, или Мужчину вызывали? - Холли Петерсон Страница 6

Рюкзак Дилана был выше его самого. Дилан развернул его, чтобы дотянуться до тамагочи на брелке, и принялся яростно, словно безумный, тыкать по клавишам игрушки. Прямо как папа со своим сотовым.

— В три часа со звонком по селекторной связи ничего не выйдет. — Филипу непременно нужно отвечать на сообщения голосовой почты, как только он их услышит, пусть даже мы в лифте. — Позвони моей секретарше, Хэнк, она все устроит. А теперь давай я тебе изложу все по сделке «Тайсис лоджия» …

— Филип, ну неужели нельзя попозже? Это так грубо.

Филип закрыл глаза, потрепал меня по голове и приложил палец к моим губам. Как мне хотелось его откусить!

— Дела и так пойдут дерьмово, по трем причинам. Начнем с расклада акций, у нас недостаточно долей по доверенности…

Майкл, сидевший в коляске, схватил меня за юбку и вцепился ногтями в боковой шов — шов треснул.

Лифт остановился на четвертом этаже, и Каролина сильнее натянула поводок Гасси. Филип мрачно взглянул на нее: очевидно, он еще не вполне пришел в себя после пропажи маникюрных ножниц.

Дверь открылась, и вошел седой мужчина семидесяти восьми лет в бежевом костюме с полосатым галстуком-бабочкой. Мистер Грили, напыщенный нантакетский старожил из квартиры 4-Б, недавно вышел в отставку, но все еще каждое утро надевал костюм, выходя за кофе и газетами. Каким-то образом он набрался храбрости зайти в переполненный лифт, и Гасси тут же ткнулся носом ему в пах и начал обнюхивать и скрести лапой так, словно нашел кроличью нору. Каролина рванула поводок, и теперь пес стоял на задних лапах, упираясь передними в двери. Филип все еще отдавал по телефону команды к бою. Я кивнула мистеру Грили, умоляющей улыбкой прося у него прощения, но он сосредоточился на экране над дверью лифта, на котором постепенно убывали номера этажей, и демонстративно игнорировал всех нас. За те два года, что мы прожили в этом, доме, он ни разу не улыбнулся мне в ответ, ограничиваясь вежливым кивком.

Лифт остановился, и мы всей гурьбой высыпались в мраморный вестибюль. Филип помахал нам, прижимая к себе переполненный портфель от «Данхилла», и пустился вперед, вставляя наушник телефона поглубже в ухо. Для него совещание началось уже пять минут назад, и он уже не мог уделять внимание ничему другому.

— Люблю вас всех, — крикнул он, не оглядываясь.

Швейцар Эдди предложил ему поднести что-нибудь, но Филип, не обращая на него внимания, метнулся к ждущему автомобилю. Пока его «лексус» отъезжал, я увидела, что он уже разложил перед собой «Уолл-стрит джорнал».

Автомобильная кавалькада Ясира Арафата нашей и в подметки не годилась. Как только отъехала машина Филипа, на освободившееся место подъехал мой водитель Луис в огромном синем «сабербане» с затемненными стеклами. Луис — милый сорокалетний эквадорец, который работает у нас в гараже и по-английски знает слова четыре. Все, что мне о нем известно, — это что дома, в Куинсе, у него жена и двое детей. За пятьдесят долларов в день наличными он помогает мне отвезти Дилана в школу к восьми, а Грейси — к восьми тридцати. Кроме того, три дня в неделю он ждет меня, пока я захожу домой, переодеваюсь и играю с Майклом, а потом отвозит меня на работу в телестудию к десяти. Я прекрасно знаю, что на двести пятьдесят долларов в неделю в Миннеаполисе моя мать могла прокормить нас, заплатить по коммунальным счетам, и при этом у нее еще остались бы деньги.

Эдди помог мне усадить Грейси на детское сиденье; Дилан неуклюже перелез через нее, чуть не ударив малышку рюкзаком в лицо.

— Дилан, перестань! — взвизгнула она.

Я поцеловала сидевшего в коляске Майкла; он потянулся ко мне, отчаянно пытаясь сорвать с плеч лямки, удерживавшие его на сиденье. Иветта немедленно сунула ему под нос маленькую мягкую куклу Элмо из «Улицы Сезам».

В зеркало заднего вида я смотрела на то, как на наше место въехал фургон из компании но присмотру за собаками, худа мы обычно отдавали Гасси на день. Сбоку у него было написано: «Балованный песик». Дверям фургона чудесным образом разъехались, впуская Гасси; Каролина только и успела чмокнуть его в макушку, как он бросился внутрь, навстречу своим мохнатым приятелям.

Пока мы ехали двадцать кварталов по Парк-авеню до школы Дилана, я закрыла глаза. Луис никогда не разговаривал, просто улыбался своей теплой латиноамериканской улыбкой, сосредоточенно уворачиваясь от грузовиков и такси, снующих вокруг нас.

Грейси была еще в том возрасте, когда детей в машине клонит в сон, так что она засунула палец в рот и усердно хлопала глазами, стараясь не задремать, Дилан уткнулся в электронную игру; он знал, что с отключенным звуком я ему играть разрешаю.

— Грейси, нет! Ма-а-а-ам!

У меня заболела голова.

— Что такое?

— Грейси специально стукнула меня по руке, и я пропустил последние несколько секунд, так что теперь я опять на третьем уровне!

— Нет, не специально! — завопила Грейси, внезапно проснувшись.

— Дилан, пожалуйста, — вздохнула я.

— Почему ты всегда на ее стороне? — воскликнул он.

— Я ни на чьей стороне, просто ей всего пять лет, и ты можешь пережить эту неприятность. Мы уже об этом говорили.

— Но она же плохо поступила, ну мам! Я же из-за нее проиграл! — Он бросил игру под сиденье и уставился в окно полными слез глазами. Может, зря я перестала водить его к доктору Бернстайну? Он терпеть не мог ходить к психиатру, говорил, что они там только в «Монополию» играют и собирают модели аэропланов, а я переживала, не ставлю ли я на нем ненужное клеймо этими сеансами — у него и диагноза-то официального не было, даже извечного синдрома дефицита внимания. Я не хотела превращать его проблемы в патологию, потому как они, похоже, были вызваны грустью и заниженной самооценкой, скорее всего, из-за вечного отсутствия отца, а возможно, как ни больно мне это признавать, и из-за невнимания задерганной матери.

Я снова посмотрела на своего сына и на его игрушку на полу машины. Доктор Бернстайн говорил, что важно проявлять сочувствие к Дилану и признавать его чувства.

— Мне очень жаль, Дилан. Ты, наверное, расстроился, особенно если учесть, что ты вот-вот бы выиграл.

Он не ответил.