Лето в присутствии Ангела - Ольга Тартынская Страница 6

— Таня, пощади! — вскричала Лизавета Сергеевна.

— А ты видела его руки? Обрати внимание, у него очень красивые руки. Нос исключительный — у мужчины должен быть выдающийся нос, ты меня понимаешь. Губы тонкие, но какой формы! Особенно нижняя: свежая, яркая, так и просит поцелуя.

— Таня!

— Но особенно, я скажу тебе, — увлекшись, продолжала Татьяна Дмитриевна, — особенно соблазнительны эти узкие бедра при тонкой талии и, сдается мне, все остальное…

— Замолчи! — зажав ей рот, возопила Лизавета Сергеевна, и они обе, расхохотавшись до слез, повалились на кровать.

— Когда же ты все так рассмотрела? В особенности… широкую грудь? — смеялась Лизавета Сергеевна.

— Ну, случайно во время путешествия подсмотрела, — новый взрыв хохота. — Да ничего непристойного! Он менял рубашку, промокнув под дождем… и я… проходила мимо.

— Сама невинность! — хохотала подруга. — Уж я-то тебя знаю, душа моя.

— Нет, mon ami, увы! Он вежлив, благороден и абсолютно неприступен. Я уверена, у него есть какая-то сердечная тайна.

— Ну конечно, иначе, как бы он устоял перед тобой, — уже спокойно усмехаясь, заметила Лизавета Сергеевна. — Вот мы все достоинства Nikolas перебрали, но ни слова — о зеркале души.

— О глазах? Они меня пугают своей загадкой! Такие варварские, дикие, неистовые! — Татьяна Дмитриевна снова вдохновилась. — Представь, shere amie, как они зажигаются в любви…

— Ты нарочно меня дразнишь! — возмутилась ее подруга.

— Ничуть. Это нормальный взгляд женщины на молодого, привлекательного мужчину.

— Он же мальчик совсем!

— Ты помешалась на детях, ma belle Lise! Он прежде всего мужчина. И не будь ханжой, я же вижу, тебя он волнует. И я этому очень рада: наконец-то наша Снегурочка растаяла.

Лизавета Сергеевна схватилась за голову:

— Подожди, подожди, милая Таня. Я только спросила, слышала ли ты, как поет Nikolas, а ты нагородила Пелион на Осу. Голос у него действительно божественный, я ничего подобного не слышала! И, кажется, он действительно обладает магнетизмом.

— Кто? Николенька? О да!

— Голос, голос, Таня! Голос магнетический. — Они опять захохотали.

— Так голос-то издает Nikolas, а не его картуз. Стало быть, он и обладает магнетизмом… Ох, нахохотались, теперь бы уснуть, после подобных грез наяву.

Лизавета Сергеевна поднялась с кровати:

— Ну, прости, душенька, заболтала тебя, а ты еле живая. Спи с Богом.

— Кстати, — ей вдогонку прибавила подруга, — Эта жеманница Волковская кабы тебя не опередила.

Смущенная и растревоженная разговором, Лизавета Сергеевна спустилась в гостиную, но там уже никого не было. Все разбрелись по своим комнатам, лакеи гасили свечи, расставляли мебель.

Когда взволнованная дама уже лежала в постели и читала при свете ночника французский роман, запретив себе думать о пройденном дне, в ее спальню тихо постучали. Неожиданно для себя Лизавета Сергеевна очень испугалась, дрожащим голосом она произнесла:

— Войдите!

Кто-то тихо вошел и остановился в темноте. Из-за ночника испуганная женщина ничего не видела.

— Кто там? — замирая, спросила она.

— Это я, — ответил тоненький, тихий голос.

— Ты, Нина? Подойди, детка. Почему ты не спишь? — Лизавета Сергеевна с трудом уняла сердцебиение. Нина, темноволосая в отличие от остальных девочек, хрупкая, очень красивая шестнадцатилетняя девушка, присела на край постели.

— Maman, вы так смеялись с Татьяной Дмитриевной. А мне захотелось увидеть вас перед сном.

Окончательно успокоившись, Лизавета Сергеевна откинула одеяло:

— Ну, иди сюда. — И Нина, как в детстве, доверчиво прижалась к матери. — Рассказывай.

Дети часто делились с ней секретами, они юбили эти тихие, задушевные беседы перед сном, когда можно все-все рассказать, посоветоваться, получить материнское благословение на сон грядущий. Нину явно что-то переполняло, требовало выхода. Она зарылась в кружева маменькиной сорочки, а та гладила девочку по волосам.

— Маменька, скажите свое мнение о Nikolas.

У Лизаветы Сергеевны дрогнуло сердце: неужели? Неужели ее дочь тоже испытывает интерес к новому знакомому. Надо было отвечать.

— Сначала скажи ты свое.

— Ну, он хорошо танцует… Играет на рояле без всяких капризов. Он остроумен, не такой дурак, как эти кузены. Да-да, они очень глупые, maman, их интересуют только игры да беготня. Он читает, хорошо говорит по-французски. Не пытается ухаживать, обычно мальчики становятся совсем глупыми, когда хотят понравиться.

«Определенно мы приютили у себя олимпийского бога», — с невеселой усмешкой подумала Лизавета Сергеевна.

— Только мне кажется, — продолжала Нина, — что Nikolas все время где-то далеко. Не здесь… Все танцевали после фантов, а он ушел в сад, сказав, что хочет прогуляться перед сном. А потом все разошлись… А как вы думаете, маменька, он красивый?

— Николай Алексеевич вовсе не эталон мужской красоты, но он обладает оригинальной внешностью, которая не лишена обаяния. Тебе он понравился Нина?

— Да, очень, — не сразу ответила дочь.

Когда Нина ушла, Лизавета Сергеевна долго не могла уснуть: вопреки собственному запрету, она предалась размышлениям. Это были грустные мысли о возрасте, о беспочвенных надеждах, о водевильности сложившейся ситуации. Но где-то на дне души тлела мысль, как уголек в печи, который постепенно разгорается, если добавить дров и усилить тягу. В результате именно эта мысль вышла на поверхность: что делал Nikolas в саду? Когда он вернулся? И с кем он там был? Самый сильный рычаг любви — ревность вступил в работу и уже помимо воли бедной женщины делал свое темное дело.