Доверься, он твой - Вера Копейко Страница 6

— За темнотой, — сказал хозяин. — Знаете ли, довериться другому человеку в темноте гораздо проще, чем при свете. Вы так не думаете?

Вадим молчал, Дмитрий Сергеевич тоже.

— Темноту многие недооценивают. — Хозяин смотрел на него, сложив руки на груди. — Согласитесь ли вы, но темнота не скрывает человека, а открывает его. Да, тело спрятано, но душа — нет. Стоит выйти на свет, вы уже в полной амуниции.

— Вы хотите что-то оставить в темноте? — тихо спросил Вадим, чувствуя, как его начинает трясти от нетерпения. Так было, когда он впервые погружался в темноту Тихого океана в батискафе.

Дмитрий Сергеевич повернулся к нему.

— И вы тоже, — тихо сказал он.

— Я? — удивился Вадим.

— И вы тоже, — настойчиво повторил Дмитрий Сергеевич. Он улыбнулся, глаза его стали теплыми. — Располагайтесь. — Он указал на кресло.

Вадим сел, его телу стало удобно: и сиденье, и спинка услужливо предложили себя.

— Сегодня мы угостимся сигарой робюсто. Мы выкурим ее за пятьдесят минут, — сказал Дмитрий Сергеевич. — Осмотрите ее, пока мы не ушли в темноту. — Вадим услышал улыбку в голосе. — Она короткая и толстая. Но диаметр приличный, а это значит, получим удовольствие сполна и сэкономим время.

Вадим взял сигару, поднес к лицу, уловил аромат, почти ощутил маслянистый вкус. Легонько помял между пальцами.

— Перед вами ром, созданный для этой сигары. Они как идеальная любовная пара. — Дмитрий Сергеевич рассмеялся. — Ром и Сигара. Заметьте, оба слова с большой буквы. — Микульцев вздохнул. — Кое-кто разбавляет ром водой. Тогда это уже… не та пара. — Он поморщился. — А уж если положить в ром лед, то самый настоящий свальный грех. — Он рассмеялся. — Полное безобразие. Во рту — анестезия, никакого вкуса.

Вадим тоже смеялся, но не спускал глаз с Дмитрия Сергеевича. У этого человека что-то на уме. Особенное. Как долго он будет подводить его к разговору — разогревать?

— А теперь останемся в темноте, — услышал Вадим, и свет погас.

Темнота ударила по глазам, высекая искры. Вадим не знал, кто нажал кнопку выключателя, или сработало реле на слово, или за портьерой притаился человек. Но совершенно точно, Дмитрий Сергеевич не прикасался ни к чему — только взмахнул рукой, в которой держал незажженную сигару.

— Вы пробовали разжигать сигару от горящего рома? Нет? Сейчас…

Вадим не увидел, отчего вспыхнул ром в бокале. Он смотрел на пламя. Горячий воздух дрожал в слабом свете, он чувствовал тепло на своем лице.

— Пахнет Карибами, не находите? — Он услышал тихий голос Микульцева.

Вадим кивнул, потом вспомнил, что его не видно в темноте, и ответил:

— Нахожу. Пахнет.

— Так помогите же им соединиться — ром пылает, он жаждет ее, — приказывал Дмитрий Сергеевич. — Дайте ему тело прекрасной Сигары…

Вадим улыбнулся. Такая фраза при свете подошла бы актеру бродячего театра. Но в темноте на самом деле все иначе.

Ром погас, два огонька остались наедине. Казалось, это они будут беседовать.

Спина Вадима напряглась, потом по нервам от позвоночника побежала команда по всему телу: осторожно…

— Итак, я буду говорить о чувстве вины. Оно управляет человеком с такой силой, о которой он сам не подозревает. — Дмитрий Сергеевич вздохнул. — Думаете, почему я к вам так проникся? — тихо спросил он. — Вы человек не моего круга. Вас смущало знакомство со мной, верно? Но вы ныряли в мой мир из любопытства. Как в батискафе — в океан, в котором водится полно разных рыб. Любопытство исследователя. — Он усмехнулся. — Но вас интересует и другое тоже — вы-то мне зачем? Да, однажды вы привезли мне с Кубы то, что вам передали для меня. Но мало ли кто из нас кому-то что-то привозит? Все мы служим оказией друг для друга, правда, не всегда знаем, что везем. — Он говорил тихо, не спеша, затягиваясь, выпуская дым. — Вы исследователь по натуре, потому терпеливы. Вас раззадоривал мой интерес к вам. Вы совершенно правильно поступали, выжидая. — Он хрипло рассмеялся. — Вы знаете, что если хочешь получить ответ, ты его всегда получишь. Но нужно терпение. Верно?

— Да, — отозвался Вадим.

— Я долго созревал, Вадим Андреевич. Проверял себя. Теперь готов сказать: я виноват перед вами.

Вадим почувствовал, как закололо спину. Напряглись мышцы на плечах. Он услышал смех — странный, сдавленный.

— Вы привезли мне сигарные коробки, помните? — Микульцев перешел на полушепот.

— Помню. — Вадим усмехнулся. Потом быстро добавил: — Должен сказать, я не знал, чем рискую.

— А теперь знаете? — еще быстрее спросил Дмитрий Сергеевич.

— Догадываюсь, — хмыкнул Вадим.

Что-то в голосе Вадима подсказало Микульцеву — нет, не догадывается, и он с долей ехидства, которому темнота придала особенный, ядовитый, оттенок, бросил:

— Да неужели?

— В коробках было по двадцать восемь сигар, — торопился Вадим. — Разрешено вывозить только двадцать шесть. Вы меня подставили. У меня, тогдашнего стажера, могли быть неприятности.

— О-ох, дорогой вы мой! — взревел Дмитрий Сергеевич. — Если бы вы знали, как я вас подставил на самом деле! У вас могли быть неприятности на всю жизнь!

Вадим обмяк, но усилием воли вернул мышцам прежнюю форму. "Каков снаружи, таков изнутри", — вспомнил он старый борцовский принцип. Микульцев здорово придумал — признаться в темноте, когда нельзя вытянуть руку и…

— Вы привезли мне мой первоначальный капитал, — услышал он тихий голос хозяина клуба.

— Вот как? — не повышая голоса, спросил Вадим.

— Да. Я понимал, что делаю. Но я был уверен, что вы не попадетесь. Я не ошибся.

Вадим молча затянулся, маслянистый вкус сигары умягчал небо. Он поднял бокал, глотнул ром. Спрашивать, что было в коробках? Зачем? Там было то, что принесло этому человеку деньги. Большие. Это ясно. Разбираться с теми, кто просил его положить в багаж с оборудованием посылку, столько лет спустя? Выходит, все эти годы Дмитрий Сергеевич зрел? Но почему?

Он не спросил, он понимал, что Дмитрий Сергеевич пригласил его в темноту не для диалога, а для монолога.

— Неожиданно, верно? — услышал он голос. — Я сам не знаю, почему не смог отделаться от чувства вины. Я боролся с собой. Но не выдержал. Издержки воспитания, это от матери. Она умерла, когда отец оставил ее… Я тогда понял, почему мужчины в возрасте меняют жен на молодых. Они боятся умереть в одиночку. Что ж, как говорят, мужик до сорока лет — парень. До ста лет — жених, слышали?

Вадим покачал головой, но снова напомнил себе, что он в темноте. Подал голос:

— В моем роду такой мудрости не знали.

— Вы из ученых, я знаю.

— Мой прадед был биологом, дед тоже, — сказал Вадим. — Мы два века живем в Замоскворечье.