Любовь и чума - Мануэль Гонзалес Страница 6

Сиани встречался с Зоей не раз в обширных садах Бланкервальского дворца, но никогда еще ее красота не ослепляла его так сильно, как в этот вечер.

Молодая гречанка взяла его за руку и усадила на мягкую софу, а затем погасила лампу, так что павильон освещался только серебристым светом луны, проникавшим сквозь шторы.

— Благодарю вас, Сиани, что вы не отказались последовать за моим рабом, — произнесла Зоя, опускаясь на софу рядом с молодым человеком.

— Вы приказали мне явиться, и я повиновался! — ответил вежливо молодой патриций.

— Я пригласила вас, — сказала гречанка, — чтобы сообщить вам тайну, которая до того велика, что я даже не уверена, открыть ли вам ее…

— Говорите без всяких опасений, вас слушает друг!

— Итак, мой друг, если вы позволяете, мне называть вас так. Обещайте не судить меня слишком строго, что бы вы ни услышали… Я нарочно погасила лампу, чтобы вы не видели, как я буду краснеть от стыда.

— Я не понимаю вас, Зоя! — отозвался венецианец, сжимая ее руку.

— Сиани, — сказала она взволнованным голосом, — вы обладаете благородной душой, и я жалею, что Бог не сделал вас моим братом… я тогда имела бы право любить вас.

— Зоя, я еще не знаю, что вы хотите открыть мне… Но если вам нужно отомстить кому-нибудь за оскорбление, то обопритесь смело на мою руку, как на руку брата. Поверьте, что вам не придется раскаяться в этом.

Зоя сжала слегка руку молодого человека.

— Благодарю вас снова, мой друг, за ваше великодушие, — сказала она. — Но я не хочу просить вас о поддержке, а, напротив, сама хочу спасти вас!

— Спасти меня?! — воскликнул Валериано с изумлением.

— Да… венецианский флот окружен со всех сторон греческими кораблями и его намереваются поджечь. А сегодня решено арестовать по окончании пира вас и всех ваших соотечественников и заключить как государственных преступников в подземелье Бланкервальского дворца.

— Возможно ли, чтобы кто-то осмелился попирать таким образом человеческие права? — воскликнул с недоверием молодой человек.

— Я подслушала нечаянно в саду, как Комнин составлял с моим отцом этот заговор и как оба поклялись привести его в исполнение сегодня же, до наступления утра.

— В самом деле?! Ну, это им не удастся. Благодаря вам, мы примем меры и разрушим их замыслы.

— Не надейтесь на это! — возразила гречанка. — Ваше спасение зависит только лишь от меня. Но, спасая вас, я должна погибнуть сама, если вы не увезете меня с собой… Сиани, — продолжала девушка с волнением, — скажите одно слово и я оставлю все, оставлю отца и родину, чтобы последовать за вами… потому… потому… что я люблю вас…

Красавица замолкла и отвернулась в смущении от патриция, ошеломленного этим признанием.

— Увы, бедное дитя, я не могу принять вашей жертвы! — произнес Сиани, устремив на нее свои выразительные, прекрасные глаза.

— Не можете? Но почему же?

— Потому что в Венеции у меня есть невеста, которая любит меня и любима мною, — ответил Валериано чуть слышным голосом.

Лицо Зои покрылось почти мертвенной бледностью. После небольшой паузы она заговорила тем же молящим тоном:

— Хорошо! Оставайтесь верны своей невесте, но позвольте мне все-таки спасти вас и следовать за вами… я готова быть вашей служанкой, вашей рабой, если вы прикажете, — прибавила она горячо.

— Рабой! Неужели же вы думаете, что я соглашусь на подобную низость, хотя бы даже для того, чтобы спасти себя от гибели? Не имея возможности назвать вас невестой, я отказываюсь и от вашей преданности.

— Я отдала бы все свои сокровища тому, кто помог бы вам бежать. Но, к сожалению, я знаю, что никто не решится на это… Повторяю еще раз, что я одна могу предотвратить катастрофу — одумайтесь же, Сиани, пока еще не поздно!

— Вы мало меня знаете, — возразил Сиани, — если думаете, что я способен пользоваться вашей преданностью из боязни подвергнуться ударам врага… нет, Зоя, что бы ни угрожало мне, какова ни была бы опасность, я встречу ее так же смело, как встречал всегда! Что же касается вас, благородная девушка, — продолжал Валериано, — то верьте, что я ценю по достоинству ваш поступок и сожалею о невозможности заплатить за него ничем другим, кроме чувства благодарности и уважения.

Гречанка встала. Она была очень бледна, все тело ее дрожало, как в лихорадке, но она силой воли старалась побороть душившие ее слезы.

— Итак, вы отказываетесь от моей помощи? — спросила она после минутной нерешительности.

— Я должен отказаться!

— Прощайте же в таком случае навсегда. Но знайте, что я буду любить вас вечно, — сказала она, протягивая ему руку.

— А я никогда не забуду вас, что бы со мною ни случилось, Зоя, — ответил с чувством молодой человек.

Зоя медленно вышла из павильона и исчезла в тени густых деревьев.

Сиани заметил, что Орио все еще дожидается его в гроте, и подбежал к другу.

— Предчувствие не обмануло меня! — воскликнул он. — И мы погибли, Орио!

— Я слышал все. Что же ты намерен делать теперь, чересчур добродетельный друг?

— Я намерен приказать, чтобы все было втайне приготовлено к отплытию в час пополуночи.

— Это должен устроить Азан. Он незаменим в подобный критический момент.

— Не будет ли благоразумнее, если мы сами займемся приготовлениями к отъезду?

— Это значило бы возбудить подозрения. Ведь нас ожидают в Бланкервальском дворце. Возьми мою руку, Сиани, и отправимся на ужин к императору.