Любовь, только любовь - Жюльетта Бенцони Страница 6

– Лучше всего, – прошептала Катрин, – поместить его у нас в погребе под домом, в нем есть окошко на реку. Надолго, конечно, не получится, но для начала…

Ландри подхватил и стал продолжать. Катрин дала ему возможность реально представить себе предстоящее, и теперь он мог раздумывать над этим дальше.

– Ночью я украду лодку и подплыву к твоему дому. Он спустится по веревке в лодку, и мы поплывем вверх по реке до Корбеи, где стоит лагерем Бернар д'Арманьяк. Я высажу его на отмели. Придется перебраться через цепи, что натянуты между Турнель и островом Лувио, но ночи сейчас безлунные. Согласись, большего мы сделать не можем. А если сделаем это с божьей помощью, то большего и не надо.

Вместо ответа Катрин молча пожала руку Ландри. Затеплившаяся надежда взволновала ее до глубины души. Очень скоро и впрямь стемнело. Там и здесь загорались факелы. Пляшущее пламя выхватывало выступы домов, пестрые вывески, свинцовые переплеты окон, багровые лица прохожих. Толпа гомонила все громче, ее пьяный веселый шум, верно, был странен идущему на смерть узнику. Ландри заметил наконец то, что искал, и по его лицу расплылась широкая довольная улыбка.

– Ну вот, – сказал он, – думаю, что в суматохе нам улыбнется удача…

Ангел-спаситель, на которого они возлагали столько надежд, принял на этот раз облик большущей упитанной свиньи, что появилась из-за угла улицы Прешер и искала капустные кочерыжки. Свинка принадлежала пастве монастыря Сент-Антуан. Целыми днями важный монах прогуливал пару этих почтенных животных по Парижу, и они очищали помойки, расправляясь со всевозможными отбросами. Собственно, они были единственными мусорщиками Парижа.

Как и все ее сестрицы, толстуха была в эмалевом ошейнике с голубой буквой «тау» – эмблемой святого Антуана. Желая насладиться кочерыжкой, свинка выбрала угловой дом и остановилась у стены. Ландри выпустил руку Катрин.

– Недалеко и вторая свинья! Иди дальше без меня! Встретимся у монастыря Христовых Невест. Все осужденные останавливаются там ненадолго, монахини угощают их стаканчиком вина, тремя кусочками хлеба и позволяют поцеловать распятие, что стоит возле церкви. Стража следит там за ними не слишком внимательно. Этим я и постараюсь воспользоваться. А ты жди и будь готова бежать со всех ног в ту же секунду!

Ландри говорил и все поглядывал на свинью. Она схрупала кочерыжку и затрусила обратно к улице Прешер, где ее дожидались товарка и монах-пастух. Катрин увидела, как Ландри бросился вслед за свиньей и они исчезли в потемках улицы. Катрин пошла дальше. Только теперь поняла она, как невероятно устала, может быть, потому, что она осталась одна, без Ландри, без его успокаивающей силы. Ноги у нее болели, ныли, деревенели. Но вот факел невдалеке вспыхнул ярче, и в потемках засветились светлые волосы Мишеля. Катрин вдруг почувствовала необычайный прилив мужества. Усталые ее ноги будто сами собой зашагали быстрее, вот она уже догнала толпу, вот стала потихоньку пробираться вперед.

Трудное, тяжелое занятие: никто не хочет уступать другому место, все злятся, толкаются. Но что такое толкотня по сравнению с тем странным, необычайным чувством, что вело Катрин вперед? Вскоре она уже видела перед собой спины алебардников. А дальше, между спинами в кирасах, виднелась стройная, высокая фигура пленника. Спокойно и не спеша шел он, высоко подняв голову, и столько в нем было благородной гордости, что Катрин задохнулась от восхищения.

На ходу она читала про себя все молитвы, какие только знала, горько жалея, что не знала их столько, сколько набожная Лоиза: у Лоизы были молитвы на все случаи жизни ко всем святым и угодникам.

Вскоре они подошли к монастырю Христовых Невест. Двенадцать монашек в черных рясах и белых нагрудниках выстроились на ступенях лестницы по обеим сторонам от абатиссы с пасторским посохом в руках. Одна из монашек держала в руках оловянное блюдо с хлебом, другая – кувшинчик и кубок. Стража остановилась перед монашками. Сердце Катрин остановилось тоже. Вожделенный миг… Но она нигде не видела Ландри.

Капелюш намотал на руку веревку, которой был связан Мишель, и собрался подвести его к часовне. Люди потеснились, давая им пройти, и вдруг оглушительный визг повис в воздухе. Из проулка, дико визжа, выскочили две свиньи и понеслись прямо на стражников. Они летели с нездешней силой, и вот уже четверо алебардников барахтаются на дороге, глотая пыль. На хвостах у свиней пылает пакля, доводя их до исступления, до безумия. Они сшибают людей с ног, один роняет факел, другой обжигается. В суматохе и панике никто не замечает, что следом за свинками доброго святого Антуана в толпу замешался Ландри с ножом в руке, что он перерезал веревку и потащил пленника в узкий темный проход напротив монастыря. Самые отважные в толпе были заняты поимкой свиней, остальные бежали, падали, вставали и потирали ушибленные места. Одна Катрин отдала должное мужеству, быстроте и смекалке Ландри и бросилась следом в тот же узкий черный проулок, увязая в грязи, спотыкаясь о камни, но с каким-то радостным ужасом в душе.

– Это ты, Катрин? – послышался приглушенный голос Ландри. – Ползи быстрее! Нам нельзя задерживаться!

– Бегу! Бегу!

Тьма была так густа, что Катрин не увидела – догадалась: там, впереди, стоят двое – один повыше, другой пониже. Улица петляла и вела, казалось, в подземное царство. Причудливыми зловещими призраками нависали с обеих сторон полуразрушенные дома. Ни проблеска света, ни огонька на этой странной пустынной улице. Двери закрыты, окна без ставен слепы. Катрин устала так, что каждый шаг отдавался болью в сердце. Однако отдаленные крики толпы были еще близки: там наконец обнаружили пропажу. Возможность погони наделила беглецов крыльями.

Катрин споткнулась в темноте и упала, застонав от боли. Она чуть было не расплакалась, но сильные руки Ландри уже подняли ее, и вот опять они бегут, бегут как безумные.

Улочки перекрещиваются, поворачивают то вправо, то влево, и вдруг впереди – лестница, круто ведущая вниз в недобрую темную пропасть! Нет, никогда им не выбраться из затянувшего их лабиринта! Ландри тянет за собой напуганную задыхающуюся Катрин, еще три ступеньки, и они снова на улице, улица поворачивает под прямым углом, расширяется и выводит их на грязную вонючую площадь, где полуразвалившиеся дома кажутся кучами мусора, где обломками зубов торчат остовы острых крыш, зато сами лачуги будто оплыли и опухли, осев под тяжестью набухших от воды балок. Сверху что-то капнуло.

– Дождь нам на руку, – сказал Ландри и остановился, приглашая остановиться остальных.

Все трое привалились к стене дома, пытаясь отдышаться. На бегу им казалось, что сердце вот-вот лопнет. Теперь они вдруг услышали, как необычайно тихо в этих странных местах.

– Ну и тишь, – взволнованно прошептала Катрин. – Как ты думаешь, они за нами не гонятся?

– Гонятся. Но ночи сейчас безлунные, и сюда они не доберутся. Нам пока беспокоиться нечего.

– А где мы, скажи? И почему нам не о чем беспокоиться?

Глаза Катрин мало-помалу привыкали к темноте. Окружавшие их лачуги поражали больше грязью, чем ветхостью. На другой стороне площади едва мерцал огарок в железной клетке фонаря, порывы резкого ветра пытались погасить его. По темному небу плыли дымные тучи – летучая завеса этого островка тишины, вокруг которого шумел и суетился город. Ландри обвел рукою площадь.