И весь ее джаз… - Иосиф Гольман Страница 6

— Размышляю, — сделав крошечный глоток, и смакуя его во рту, сказала Веруня. — В конце концов, нам не по шестнадцать. Да и он не противный. Эстет, мать его, — неожиданно закончила Евлагина.

Короче, ушла Машка с неожиданной покупкой — ящиком этого самого винища. Слава богу, хорошие вина в ящик помещают не по двадцать бутылок, а только по шесть. Иначе бы денег, вырученных сегодня за икру, не хватило.

Веруня, заподозрив меценатство, сначала не хотела продавать. Однако Ежкова убедительно объяснила, что вечером — важный семейный ужин и дорогое вино будет кстати.

Прозвучало неплохо, даже притворяться не пришлось — у папы день рождения, так что все тип-топ.

Кроме главной цели забега.

Веруня расчувствовалась, загрузила ящик в свою машину и повезла Машку к ее «Астре», благо пробка по летнему времени заканчивалась рано.

В машине Машка молча размышляла о Веруниной ситуации, примеряя ее на себя. Вот если б кто дал ей четыре «лимона» — согласилась бы она на дегустацию в спальне? Или даже просто купил бы двести килограммов икры.

Однозначного ответа не получалось.

Если б это был ее Ромка или тот же Пашка Лохматов — почему нет? Коль природа все так интересно устроила. А если б какой-нибудь богатый говнюк?

В результате результат так и не родился.

Все зависит от обстоятельств, и, похоже, единого ответа вообще не существовало.

Ну и ладно.

Тут она не к месту вспомнила, что однажды уже пыталась рассчитаться подобным образом. Причем — по собственному почину.

Ситуация всплыла во всей красе, как будто не десять лет прошло, а вчера все случилось.

И тут же высверкнуло — вот к кому надо обратиться! Как же она сразу не подумала?

Ефим Аркадьевич Береславский.

Сейчас он, наверное, совсем лысый. Но наверняка такой же наглый и ехидный. И так же хитро посверкивают его очочки. И так же важно выпячивается вперед живот.

Он даже и не такой уж большой, его живот.

Просто сразу видно, что этот человек свой живот любит, холит и лелеет. И, может, немного им гордится.

А еще у него десять тысяч друзей и приятелей. Из них тысяч семь — не меньше — симпатичные бабы, возрастной категории 30+. И жена, которую, как ни странно, он сильно любит — Машка даже общалась с его Наташей, когда отдавала долг.

Точно.

Завтра с утра — к нему. А сегодня договориться о встрече.

Простилась с Веруней, сказала ей тихо на ушко: «Все будет о’кей». Та согласно кивнула. Есть еще романтизм в ее… пусть будет пороховнице, раз другого слова не нашлось.

А Мария направилась домой.

Вошла с ящиком — тяжеловат, зараза. Даже с шестью бутылками.

Папа бросился помогать.

Он всегда бросается помогать своим детям.

Вообще-то Машка — Эдуардовна, а не Ивановна. Биологический папа был Эдуардас. И есть, слава богу.

Он, кстати, от дочери не отказывался, даже алименты был готов платить. Просто, как говорится, узнав о беременности подруги, пережил минутную мужскую слабость.

Поэтому официально удочерить Машку папа не смог. Эдуардас слал деньги, папа не стал обижать его возвратом, а просто складывал их на ее счет — с них и пошел пушной бизнес. А в шестнадцать, получая паспорт, Машка стала вместо Эдуардовны Ивановной.

Отец ее отругал, но видно было, что ему приятно.

Эдуардас приехал в Москву, когда ей исполнилось восемнадцать. Машка не хотела с ним встречаться, папа заставил.

Вела себя как надутая дура, хорошо, что Эдуардас оказался умнее.

В общем, теперь у нее есть папа и есть очень хороший, генетически близкий… друг, что ли. По крайней мере, когда недавно Эдуардас заболел, Машка сгоняла в Латвию, в его деревню, привезла его сюда и очень удачно прооперировала у хороших врачей. Заодно познакомилась с братом и сестрой, которых раньше не видела. Хорошие ребята. Наверное. Потому что общего у них с Машкой не оказалось ничего — ни воспоминаний, ни родины, ни даже языка.

Кстати о родине.

Эдуардас помог ей оформить вид на жительство в Латвии. Родина у Машки только одна — Россия. Но вечная шенгенская виза, как выяснилось, тоже штука полезная.

Ладно.

Сели за стол, разлили Верунино вино.

— Господи, никогда такого не пил! — Папа реально был в восторге, он вообще врать не умеет. А Машка раньше всегда считала, что все винные марки наливают из одной бочки, после чего в бой идут рекламисты.

— Да, действительно вкусно, — сказала мама. Они точно не притворялись. Надо же, как удачно заехала к Евлагиной.

— А водка все равно лучше, — сказал Ведерников и крякнул, опустошая стопку.

Наш человек.

Кроме него, вино не понравилось Венику — он, с разбегу остановившись у стола, хватанул из рюмки хороший глоток «супертосканы» — сухого красного, урожая 2004 года.

— Может, водочкой отлакируешь? — предложил ему Михалыч.

— И я отлакирую! — влетела услышавшая часть фразы Электра.

— Я вам сейчас отлакирую! — строгим тоном сказал папа. Но почему-то в этой семье его угроз никто не боялся.

Машка наелась маминых вкусностей, выпила с Михалычем рюмку водки, расслабилась и незаметно для себя, под затянувшиеся разговоры про политику, начала клевать носом.

Папа волевым решением отправил ее спать. Она не сопротивлялась — завтра предстоял не менее суматошный день.