Когда ты станешь моей 2.Обнуляй - Мария Высоцкая Страница 6

Доронин

Выстрел. Пистолет с глушителем всегда хорош, просто выстрел без предшествующих ему истязаний. Я не преследовал желания мучить, скорее, избавить. Кого? Себя в первую очередь. Как бы он ни помогал, что бы ни говорил, все равно настал бы день, когда этот человек с такой же легкостью приставил бы дуло к моей голове. Я опередил. Оказался расторопнее.

- Уберите здесь все, - кидаю столпившейся охране, снимая черные кожаные перчатки.

Комната пребывала во мраке и гробовом молчании.

Запрокидываю голову, смотря на высокий потолок с огромной хрустальной люстрой. Аккорд любил жить на широкую ногу, подмечаю давно известный факт и выхожу во двор. Марат выпускает в небо дымок, стряхивая пепел с тлеющей сигареты, и медленно проводит ладонью по крыше мерседеса.

- Зажигалку дай, - протягиваю руки и, получив желаемое, поджигаю перчатки, кидая их на землю, - поехали, здесь мы закончили.

- Сильно сопротивлялся?

- Это же Борька, какое сопротивление?

Лукьян смеется, открывая мне дверь в машине.

- Ты надолго в Москву?

- Решить пару дел.

- Поделишься?

- Пока это только мысли, будет результат, будут слова.

- Понял, - кивок и прищуренный взгляд через зеркало дальнего вида.

В Москве, как и собирался, встречаюсь с парочкой перспективных инвесторов, владельцем банка «Заря», в народе Жорой Финансистом, и Грузином, криминальным авторитетом родом из Тбилиси. Обсуждаем насущное. Сейчас мне необходима мощная поддержка со стороны, месяц назад мы с Лукьяном закончили передел завода, теперь он наш по всем документам. Несогласных уже не найти, да и вряд ли станут искать. Но вся загвоздка в том, что для его работы, а нам необходимо, чтобы он работал, нужны инвестиции. Получением которых я сейчас активно занимаюсь.

Разговор кажется нудным, с подоплеками, десятым дном и жестким осадком. За все время работы на Аккорда я почти не общался с синими, теперь приходится ступать наугад, используя исключительно хитрость, смекалку и мозги. Хотя с недавних пор я вынужден отчасти жить по понятиям, нынешний статус, к сожалению, обязывает.

Сговорившись на всех устраивающей схеме, покидаю ресторан. Заезжаю в бар, накидываясь вискарем по старой схеме, даже легче что Маратика нет рядом, его вечные жужжания по поводу моих отношений с алкоголем стоят поперек горло.  

Москва кипит жизнью, а жизнь у меня ассоциируется только с одним человеком. Как она там? Этот вопрос преследует меня постоянно, не дает выдохнуть…

Смотрю на часы, самолет только завтра, а впереди пустой вечер и ночь. Прошу Глеба заехать по продиктованному адресу. Пятиэтажный дом, окруженный еще десятком таких же, школа совсем близко, почти во дворе, играющие на площадке дети и невыносимая жара.

Взбегаю вверх по лестнице, звоня в дверь. Бывший тесть не колеблясь впускает меня на порог, много говорит, слишком много. От его болтовни становится душно. Он меня не переваривает, я это вижу по глазам, не переваривает, но терпит. Уверен, что, если я верну Марину, ей станет легче, переживает за дочь, но не считается с ее мнением.

Разливает чай, устраивая для Маринки ловушку, она мне не обрадуется, скорее, наоборот, впадет в ярость. Дверь в прихожей закрывается с харектерным шумом. Поднимаюсь на ноги, выходя в длинный коридор. Баженова стоит вцепившись пальцами в свою сумку. Смотрит, изучает, но молчит. А когда открывает рот, хочется отмотать все обратно, закричать, чтобы замолчала, не смела говорить все это.

Не могу слушать ее обвинения, теперь почему-то не могу, я сотни раз крутил случившуюся ситуацию, приходил к сотне таких же выводов, а сейчас, смотря ей в глаза, понимаю, что во всем произошедшем есть и ее вина. Видимо, я сдаю. Веду себя как слабый, поджавший хвост шакал, обвиняя во всем бабу. Смешно и противно от одних только мыслей. Подаюсь вперед, но она мгновенно скрывается в комнате, как и ее папаша, тут же умыкнувший в подъезд. Хотя поступок последнего мне импонирует.

Раскидываю руки по спинке дивана, упираясь глазами в Маришину спину, тонкую талию, округлые бедра, чувствуя прилив похоти. Член подергивается, забирая у мозга право голоса. Я слишком давно ее не видел, не прикасался.

Какого черта я сюда приперся? Зачем? В сотый раз задаю себе этот вопрос, смотря на нее в упор. Она хочет, чтобы я ушел, и, наверное, где-то в глубине души мой разум твердит подобное, но это слишком далеко, почти не ощутимо. Она все то же наваждение…

Злюсь, каждое ее слово размазывает, заставляет вновь и вновь погружаться в агонию, впрочем, она стала слишком постоянной. Как хищник, отслеживаю каждое ее движение, каждый жест, легкий взмах ресниц, пропитываясь ей. Шаг, ровно шаг, чтобы пересечь расстояние, и вот она рядом, близко, настолько, что я могу коснуться ее рукой. Потрогать мягкую, нежную кожу, вдохнуть родной аромат, где-то в этих странных, животных движениях и зарождается ярость. Лютая, подавляющая сознание ярость, когда хочется плоти, и плевать, каким образом, когда все проблемы уходят слишком далеко и остается маниакальное, чудовищное желание разврата и похоти, словно они могут на время излечить то, что так болит. Сердце.

Хватаю ее запястья, тяну на себя, кусаю мочку уха, задирая подол платья в приступе злости. Слышу ее всхлипы, вздохи, вырывающиеся из груди просьбы, но не реагирую, не могу, словно организм вынужден отработать программу.

Марина ударяется бедрами о тумбочку, разворачиваю ее спиной к себе, разрывая платье, треск ниток запечатывается в сознании, но я продолжаю трогать ее тело, каждый изгиб, плечи, плоский живот, полную грудь, розовые манящие соски, мне необходимо ее подчинение, это похоже на шизу, сумасшествие.

Дергаю застежку лифчика, ткань оставляет на ее коже красные отметины, а из легких вырывается крик, расстегиваю ширинку ,прикрывая глаза, но когда распахиваю веки, почти сразу встречаюсь с Мариной взглядами в неподалеку стоящем зеркале.‌ ‌‌‍

Мокрое, выпачканное в слезах и искаженное болью лицо. Испуганные, огромные глаза, они полны неверия в происходящее. Марина смотрит затравленно, кусает губы, упираясь в поверхность деревянной тумбы руками. Голая грудь вздымается, и теперь я четко ощущаю это ладонями, медленно убирая руки. Уткнувшись лбом в ее дрожащую спину, едва-едва дотрагиваюсь губами.

- Прости, - отстраняюсь, снимая с себя пиджак, набрасывая на неё.

Касаюсь плеч, вынуждая выпрямиться. Закутываю в черную ткань хрупкое, содрогающееся от истеричного плача тело.

- Прости, я не хотел, - прижимаю к себе, осознавая, что ей плевать на все, что я здесь говорю, ей нет никакого дела. - Марина, - встряхиваю, - посмотри на меня, Марина!