Жизнь под маской - Лариса Шкатула Страница 6

Ольга поднесла руки к ране.

– Двигай заразу – пусть наружу выходит. Да не спеши! Рану закроешь, внутри что-нибудь останется – болеть долго будет! – продолжал командовать голос.

И действительно, из раны стала выходить кровь вперемешку с гноем, а края раны стягивались, как по волшебству.

– Ну я пошла! – сказал голос. – Дальше ты и сама справишься…

Не прикасаясь к больному месту, Ольга сдвинула края раны ещё больше, шов медленно затянулся, соединенный её руками. Она наконец вытерла вспотевший лоб.

– С кем это вы разговаривали? – спросил её Флинт: боль отпустила его, и в последние мгновения он с интересом наблюдал за её манипуляциями.

– Ни с кем, – смутилась Ольга.

– Сами с собой, понятно… с кем ещё здесь можно поговорить?

– Ладно, разрешаю вам надо мной посмеяться – в интересах лечения.

– Мы с курса не сбились? – он заглянул ей в глаза.

Сердце девушки зачастило. Она поспешила к компасу и тотчас вернулась.

– Идём по курсу.

Он кивнул.

– Ещё неделька – и вы станете заправским моряком… Я могу встать?

– Ни в коем случае!

– Я хорошо себя чувствую.

– Полежите хоть пару часиков!

Дожили: сестра милосердия просит раненого как об одолжении – поберечь себя!

– С одним условием: вы расскажете мне о своей прабабушке. Ветер нам в спину – будем на компас поглядывать, и все дела!

– Но это длинная история.

– А я как раз никуда не тороплюсь.

– Хорошо, слушайте…

Было это давно. По Петербургу бешено мчалась закрытая карета, в которой, ни жива, ни мертва, в подвенечном платье сидела юная Лизонька Астахова. Кучер, закутанный до глаз, нахлёстывал лошадей, торопясь домчать до окраины города, где его ждала подстава

Там он соскочил с козел, снял с головы шарф, распахнул дверцу кареты и с поклоном предложил руку юной невесте.

Как вы уже догадались, это был лишь переодетый кучером Лизонькин воздыхатель – молодой польский князь Станислав Поплавский. А невеста была вовсе не его невестой, но Станислав не привык видеть хоть в чём-то отказа своим желаниям. В тот момент он хотел во что бы то ни стало обладать Лизой и своего добился!

Он не остановился ни перед чем – жених Лизы был его дальним родственником, а его самого в Кракове ждала девушка, которую он соблазнил и на которой поклялся жениться. Ева – так звали соблазнённую – происходила из семьи польских шляхтичей, которые отличались не богатством, но гордым и мстительным нравом. Поплавскому пришлось венчаться тайно. Но тайное всегда становится явным, и, хотя первое время молодые жили в фамильном замке Поплавских под Жешувом, недвусмысленные угрозы Евиных родственников донеслись и сюда.

Уже в медовый месяц Лизонька поняла, что чувство к Станиславу, похожее на взрыв, на сумасшествие, на колдовство, мало напоминает ту любовь, о которой она мечтала. Почему отец, такой умный и всевидящий, не смог уберечь дочь от опрометчивого шага?! И тут же она честно призналась себе, что тогда не послушалась бы никого, и ничто не смогло бы её удержать!

Отношения между молодыми супругами становились всё более натянутыми. Привыкший к набожности и смирению краковских барышень, Станислав не мог простить жене её независимости. У Лизы на всё имелось свое мнение. Она позволяла себе спорить с мужчинами! Не привыкший задумываться и размышлять, Станислав так и не смог разобраться в характере своей жены: чувство достоинства княгини он принимал за высокомерие, а её веселый смешливый нрав – за низменное кокетство.

После одного из великосветских балов, на котором княгиня Поплавская как всегда блистала – вокруг неё толпились мужчины, жаждущие общения с красивой и утонченно умной женщиной, что в те времена было редкостью, князь Станислав в самой категорической форме потребовал от жены впредь быть более скромной и не бросать тень на славное имя Поплавских! Лиза на это отвечала:

– Имя Астаховых – не менее славное, и всё же сам пан Станислав сумел бросить на него тень…

– Перестань со мной спорить, покорись, – в последний раз потребовал он.

Княгиня лишь отрицательно покачала головой.

– Тогда ты умрешь! – вскричал князь, выхватил кинжал и кинулся на жену.

– Стой! – спокойно сказала она; не вздрогнула, не рванулась убегать, просто выдвинула вперед ладонь и будто припечатала Станислава к полу только нож выпал со стуком из его ослабевших вдруг рук.

– Ведьма! – изумленно прошептал он.

Так впервые на польской земле было произнесено это слово, чтобы потом повторяться сначала вслух, а спустя много лет – в легендах и преданиях…

– Что? И это все?! – спросил разочарованный Флинт, видя, что Ольга не собирается продолжать рассказ.

– А потом наступило утро, и Шахерезада прекратила дозволенные речи, – пошутила девушка.

– Понимаю… Хотите сказать, что я и так получил больше, чем заслуживал, – он неожиданно резко вскочил на ноги и удивился, не почувствовав ставшей уже привычной боли. – Наверное, судьба чересчур добра ко мне; спасла от французского правосудия – и всё для того, чтобы обречь на пожизненное презрение к самому себе?!

Княжна промолчала. Она и сама не разобралась, почему ей вдруг расхотелось что-то рассказывать ему… Ольга почувствовала, что между ними зарождаются не просто доверительные, а как бы интимно-дружеские отношения, и испугалась этого. До сих пор люди, с которыми она встречалась, так неудачно выпав из семейного гнезда, были гражданами законопослушными. Они зарабатывали на жизнь честным трудом и не вызвали у неё тревоги…

Но Флинт!.. Этот изгой и разбойник… Обстоятельства, при которых они встретились, не говорили в его пользу. Тогда откуда эта симпатия к нему? Неужели она разучилась отличать хороших людей от плохих, неужели её принципы оказались такими хрупкими и нежизнеспособными?

Но больше всего напугали Ольгу ощущения, прежде ею не испытываемые: его запах, например! Но она ведь не животное – женщина, привыкшая к чистоте и хорошему мылу… Неужели цивилизация лишь позолота человечества, которая отшелушивается от первой хорошей царапины?

Так вот: Ольгу взволновал запах Флинта. Он пах морем, соленым ветром и ещё чем-то неуловимо мужским… Ей захотелось, чтобы этот флибустьер её поцеловал. У неё даже губы дрогнули в предчувствии поцелуя.

Напрасно она ругала себя последними словами, напрасно напоминала, что она – замужняя женщина, она боялась поднять на него глаза, потому что он всё мог в них прочесть!

Она попыталась думать о Вадиме, но у неё ничего не получалось. Почему-то помнилось не всё его лицо, а только светлая прядь, которая падала на глаза, когда он-склонялся над своим черным ящиком… Как же так: она ухитрилась обвенчаться с человеком, которого не только не любила, но даже как следует не знала! Думала, муж сможет вытащить её из жизненного водоворота, защитит, всё решит за неё? Вот тебе и принципы! В чем тогда она может обвинять Флинта?