Шарады любви - Джейн Фэйзер Страница 6

— То, что я родилась девочкой, просто обескуражило отца и дедушку, — продолжала Даниэль. — В то время мои дядья тщетно пытались доказать родителям девушек из мало-мальски знатных семей, что достойны стать мужьями их дочерей. Попутно они продолжали плодить в имении внебрачных детей. В том числе и мужского пола. Но вряд ли кто-либо из этих несчастных мальчишек имел шансы стать со временем законным наследником поместья и герцогского титула.

На мгновение в лице девушки снова мелькнуло бесовское выражение, похожее на то, которое граф заметил у нее во время их первой утренней встречи.

— Вас, возможно, все это шокирует, милорд? — спросила Даниэль, не в силах сдержать насмешливой улыбки.

— Нет, дитя мое. Прошу вас, продолжайте.

Губы графа чуть дрогнули. Он отлично понимал, что за этим шаловливым вступлением последует нечто ужасно серьезное. Возможно, даже трагическое.

— Я… я… была всего лишь внучкой, — на мгновение запнулась Даниэль. — Поэтому все права стать наследником Люсьена, моего отца, естественно, принадлежали Филиппу. — И девушка с некоторым раздражением пожала плечами. — Вы ведь знаете, милорд, как устраиваются все эти дела. Предполагалось, что в подобной ситуации я должна была выйти замуж за какого-нибудь вдовца с видами на наследство. А потому требовалось срочно подыскать мне соответствующую партию. Причем — непременно в аристократических кругах…

Горькая нотка разочарования проскользнула в спокойном тоне Даниэль. Линтон про себя отметил, что в обществе, где вращался он сам, такого рода истории далеко не редкость. И все же сейчас речь шла о дочери Луизы Рокфорд. Поэтому граф пока воздержался от каких-либо замечаний и продолжал внимательно слушать.

— Маман считала меня умнее своих сверстниц, — рассказывала Даниэль. — А потому настаивала на более утонченном и тщательном воспитании.

Девушка заметила, как при этих словах граф нервно повел плечом.

— Все же признайтесь, милорд, что мой рассказ вас немного шокирует, — уверенно сказала Даниэль.

— Немного, пожалуй, — признался Линтон. — Но я ни на минуту не забываю, что вы — дочь Луизы Рокфорд.

— Вы были знакомы с моей мамой?

— Немного. Она ведь значительно старше меня.

Его светлость не мог позволить себе признаться, что восемнадцать лет назад разочаровавшаяся в своей семейной жизни Луиза Рокфорд, которой шел тогда двадцать второй год, посвятила его, шестнадцатилетнего юнца, в тайны и радости любовных наслаждений.

И Линтон погрузился в воспоминания. Сейчас Луизе должно быть около сорока лет. После краткого пребывания в Лондоне, а затем при французском дворе она уединилась в Лангедоке. Семейство Сан-Варенн вообще считалось семейством отшельников и неудачников. Они старались держаться в стороне от грандиозных кутежей и оргий, столь частых при дворе короля Людовика XVI. Они предпочитали предаваться более дешевым, но одновременно более доступным удовольствиям в собственном имении. Все члены семейства были убежденными пьяницами, не слезали с лошадей, славились наследственной бессмысленной жестокостью.

Луизе шел восемнадцатый год, когда Люсьен, виконт де Сан-Варенн, похитил ее сердце, а затем и невинность. Отец, граф Марч, уступил мольбам любимой дочери и дал свое согласие на свадьбу, которую грязные слухи и сплетни превратили в омерзительный фарс. Но время шло. И к тому времени, когда юный граф Джастин Линтон пал жертвой чар Луизы де Сан-Варенн, та уже успела преподнести своему мужу подряд двух мертворожденных сыновей. С необычными для женщин ее круга смелостью и решительностью Луиза изгнала Люсьена с супружеского ложа, заявив, что должна отдохнуть духовно и физически перед очередной беременностью. Это повергло того в полнейшее отчаяние. Во-первых, потому что Люсьен все еще желал обладать прекрасным, гибким телом законной супруги.

А во-вторых, не меньшее значение имело то, что наследник титула и имения Сан-Варенн просто не привык к подобному обращению. Однако угроза Луизы покончить с собой, отправив заодно на тот свет и самого Люсьена, если тот попытается взять ее силой, заставила супруга смириться.

Укрощенный де Сан-Варенн начал вывозить Луизу в свет, надеясь этим умиротворить свою супругу и сделать уступчивее. Но та предпочла предаваться плотским утехам не с мужем, а с юным графом Линтоном. Результатом этой связи стало изгнание Луизы в Лангедок. Впрочем, сама она не очень против этого протестовала.

Размышления графа внезапно были прерваны вопросом Даниэль:

— Я вижу, милорд, что вам стало скучно меня слушать?

Линтона несколько покоробил тон девушки, но он сдержался и мягко ответил:

— Напротив, мой интерес к вашему рассказу растет с каждым сказанным словом, и я с нетерпением жду продолжения. Кстати, мадам Луиза, насколько мне известно, всегда несерьезно относилась ко всякого рода условностям. Судя по открытому выражению вашего лица, вы унаследовали от нее эту черту характера.

Граф вдруг увидел, как две крупные слезинки скатились по щекам Даниэль. Она смахнула их ладонью, но тут же зашмыгала носом. Его светлость вынул из-за кружевного обшлага изящный батистовый платок и протянул через стол девушке:

— Не смущайтесь. Мы не на улице. Вытрите слезы и ваш очаровательный носик.

Влажные глаза Даниэль на мгновение вспыхнули, но она послушно взяла платок, вытерла нос и еле слышно сказала:

— Моя мама умерла.

Тонкие пальцы девушки сначала конвульсивно комкали платок, потом зажали его в кулаке. Даниэль подняла голову и с вызовом посмотрела на графа. Линтон понял этот взгляд и мягко сказал:

— Извините меня, Даниэль. Но я все же хотел бы знать, когда, где и как это произошло.

Было прекрасное морозное утро. Лучи бледного февральского солнца пробивались сквозь тонкие занавески на окне и падали на пол. Даниэль де Сан-Варенн спрыгнула с кровати, ощущая во всем теле бодрость и бьющую через край энергию юности. В комнате было прохладно. Но несмотря на ранний час, кто-то уже позаботился зажечь огонь в камине. Кто именно — Даниэль не знала. Но не все ли равно? Важно, что камин пылал, постепенно заполняя комнату теплом и уютом. А растопила его, наверное, старая нянька Даниэль, которая заботилась о ней чуть ли не с пеленок. Или кто-нибудь из таких же добрых слуг ее матери, всегда старавшихся сделать жизнь господ в доме приятной.

Как-то раз в темном углу одного из бесчисленных и вечно продуваемых сквозняками коридоров Даниэль случайно наткнулась на своего дядю Эдуарда. При слабом, с трудом проникавшем из длинного узкого окна свете она увидела за его могучим плечом два широко раскрытых, полных ужаса глаза. Даниэль узнала одну из молоденьких служанок своей матери. Из-под ее высоко задранной крестьянской юбки белели голые, в спущенных до колен чулках, ноги.

— Не надо, сеньор! Не время! — умоляла она жалобным голосом. — Прошу вас, отпустите меня!

Но дядя Эдуард не слушал этих жалоб. Даниэль с ужасом и отвращением смотрела на его конвульсивно дергавшиеся над спущенными охотничьими бриджами голые ягодицы. Не обращая никакого внимания на племянницу, Эдуард вдруг захрюкал от наслаждения и, закончив свое грязное дело, пошел прочь, на ходу застегивая штаны.