Другая жизнь - Елена Купцова Страница 6

— Почему ты не хочешь лечиться? Почему не хочешь жить?

— Лечиться? А я здоров. Здоров, так вас всех и разэтак. Речь его становилась все бессвязнее. Наконец он позволил отвести себя в постель.

Маша вернулась на кухню. Мама собирала осколки с пола. Обе молчали, не зная, что сказать друг другу. Маша первая собралась с силами.

— Мам… — Голос ее прозвучал тоненько и беспомощно, совсем по-детски. — Мам, мы не можем так больше жить. Ты же сама видишь.

Ей было безумно жалко отца. Страшно испытывать к отцу только жалость. Он всегда был такой сильный и надежный, куда все исчезло? Но еще больше было жаль мать. За последнее время она постарела лет на десять. И куда только подевались ее песенки? В их доме, всегда таком светлом, поселилась вязкая, страшная муть.

— Ему надо найти врача, хорошего врача. И все будет как прежде.

— Машенька, милая ты моя девочка. — В голосе матери была безнадежность и еще усталость. Страшная усталость. — Я уже была у врача. Нарколога. В Москву специально ездила, и не раз.

— Ты ездила? И ничего мне не сказала?

— Зачем? Ты молодая. Живи хоть ты.

— Но сейчас же лечат кучей разных способов. Гипноз, кодирование, что там еще? Раскрой любую газету — так и пестрят объявлениями.

— Знаю, все знаю. Проблема только в одном: он должен сам захотеть вылечиться. А он даже больным себя не считает.

— Может быть, мне попробовать уговорить его? Вдруг послушает?

— Попробуй. Я уже ничего не могу.

Маша взялась за дело со всем пылом молодости. Тогда ей казалось, что ничего невозможного в мире нет. Она подолгу говорила с отцом, просила, умоляла, угрожала, но скоро поняла, что все бесполезно. Он жил как под стеклянным колпаком, в нереальном, выдуманном мире. Он даже не боялся потерять их.

— И когда вы только оставите меня в покое, и ты, и твоя мать? Художник должен быть один. Как я раньше не понимал этого? — твердил он ей.

Ей так и не удалось пробиться к нему. Он ничего уже больше не слышал и не воспринимал. После нескольких кошмарных сцен она смогла убедить мать подать на развод.

Передышка была недолгой. Вскоре произошло нечто, что заставило их продать квартиру в Можайске и переехать в Апрелево. Тихо, скрытно, обрубив все концы. Только своей лучшей подруге Ларисе и обмолвилась она, куда они так поспешно переезжают. Бегство, иначе не назовешь. Но она не любила вспоминать об этом.

Маша никогда не думала, что ей понравится жить в деревне. Решение было вынужденным, и она ехала сюда скрепя сердце. В Можайске она успела окончить педагогическое училище и поэтому без труда устроилась работать в сельскую школу учительницей младших классов. Кроме этого, она получала ставку школьного библиотекаря, ведь на зарплату учителя вдвоем не проживешь. Здоровье матери было серьезно подорвано, она еле-еле справлялась по дому.

Маше всегда нравилось возиться с детьми. Милые, лукавые мордашки, широко распахнутые глаза, такие жадные до всего нового, неожиданно смешные вопросы, которыми они засыпали ее. С ними она оттаивала душой.

Места здесь были красивые, не сильно испорченные цивилизацией. Кудрявые холмы, березовая роща, речка. С самого первого дня Машу не оставляло чувство, что она все это уже видела, особенно когда приходила в старую заброшенную усадьбу.

Она замучила мать вопросами, но та лишь качала головой, смотрела удивленно. Нет, они никогда здесь раньше не были.

Стараясь подавить охватившее ее волнение, Маша открыла коробку, которую дал ей накануне Петр Алексеевич, и бережно выложила на стол драгоценные письма. Из стопки пожелтевших листков выскользнула маленькая тетрадка в пурпурном сафьяновом переплете.

Маша открыла ее, вгляделась в выцветшие буквы. «Дневник Марии Павловны Апрелевой. 18 мая 1860 года. Сегодня мне осьмнадцать лет, а в мире ничто не переменилось».

У Маши сжалось сердце. Такие знакомые слова. Именно об этом и подумала она, когда проснулась ранним утром в день своего восемнадцатилетия. Она очень хорошо помнила этот день, помнила, как в нетерпении подбежала к окну в надежде увидеть… Что? Она не знала. Может быть, хрустальный дворец, по мановению волшебной палочки возникший за ночь, или золоченую карету с прекрасным принцем, поджидающим ее внизу. Но все было как прежде. Те же голуби не торопясь разгуливали по крышам, те же водопроводные трубы сбегали вниз по углам домов. Острое чувство разочарования охватило все ее существо. Это несправедливо! «Сегодня мне осьмнадцать лет, а в мире ничто не переменилось».