Муж мой - шеф мой? или История Мэри Блинчиковой, родившейся под знаком Тельца - Елена Ларина Страница 59

14 мая, в мой день рождения, была суббота. Накануне, чтобы разогнать хандру и перестать гадать: придет — не придет, любит — не любит, я принялась за генеральную уборку и за четыре часа устала так, будто разгрузила вагон камней. Зато квартира сияла чистотой и была готова к приему гостей. До ночи я варила, чистила и резала, так что до постели добралась почти без сил и уснула мертвым сном.

Вчера в офисе «Айс-Парадайс» все собрались толпой и поздравили меня. Букет цветов вручал Наум Иванович и даже поцеловал в щечку. Он больше не злился, так как давно крутил шуры-муры с Сушкиной. Уж не знаю, как лысеющий финдиректор и стервозная специалистка по внешним связям нашли общий язык, но в последнее время парочка чуть не целовалась в конторе. Наум Иванович даже похудел, да и в мадам Сушкиной тоже поубавилось ехидства и злобы на окружающий мир.

Муханов подарил коробку конфет и, обняв меня, шепнул на ушко, что он — нем как могила и я могу и впредь на него рассчитывать.

Павел Кузьмич ошивался где-то в отдалении, чему я была чрезвычайно рада. Всезнающая Сушкина сообщила, что у него появился новый объект для воздыхания — молоденькая новенькая курьерша из его отдела, и я мысленно пожелала им удачи.

Место исполнительного директора было вакантно. Ходили слухи, что Большой Босс ищет кандидатуру в столице, и все были слегка взбудоражены, как перед приездом ревизора.

Беседовский сдержал слово, и меня никто не спрашивал о том, куда делся Полозов, — мой московский вояж, к счастью, остался тайной для всех. Пока я не собиралась уходить с работы, все больше втягивалась в риэлтерский бизнес и к тому, что на вечернем предстоит учиться дольше на год, была готова.

В кулуарах, конечно, гуляли сплетни и домыслы, касающиеся Степана, но я не интересовалась этим — зачем?..

…В сейфе, ключ от которого я нашла в нижнем ящике моего стола, лежал сверток. В свертке заключалось будущее старика Кошкина и гражданки Ничипоренко, раньше проживавшей на Московском проспекте и которую мне еще предстояло найти. А ведь еще предстоит разбираться с Инессой — Степан признался, что Тополева А. Я. — мать Инессы и квартиры оформлялись на нее. Если понадобится, обращусь к Боссу, он своими длинными руками кого хочешь достанет и усмирит. Я представила себе Беседовского и улыбнулась.

Мой ультиматум исполнительному директору холдинга «Айс-Парадайс», повторно изложенный Большому Боссу в московско-японском «Атриуме» (так я и не научилась орудовать палочками!) сводился к тому, что Степан в три дня возвращает сумму, равную стоимости двух украденных квартир, и покидает страну на неопределенное время.

Вспоминать о нашем последнем разговоре было мучительно больно: было такое чувство, что я как будто перерезала ниточку, связывавшую меня с моей первой любовью…

…Передо мной сидел предельно уставший немолодой мужчина с посеревшим лицом. Несмотря на то что он оказался нечистоплотным стяжателем, мне было бесконечно его жаль, и я давно не любила его. Канарская сказка осталась очень далеко, за пределами сознания, мы оба изменились и были другими.

Скоро чья-то другая нога ступит на пушистый мохнатый ворс ковра, и чья-то рука по-своему передвинет все на дубовом столе и станет стряхивать пепел на пастуха и пастушку, и новый директор займет глубокое кожаное кресло.

Степан уже не кричал, не бесновался и не грозил — он успокоился и смирился. Тень Беседовского, будто дух отца Гамлета, еще витала в стенах кабинета, и Полозов прекрасно отдавал себе отчет — с Большим Боссом ему не потягаться. Неизвестно, как бы сложилось, если бы шеф так вовремя не оказался на моей стороне, но, как любил говорить папка: «Если бы у бабушки были усы, она была бы дедушкой…» Я стояла, скрестив на груди руки, и выслушивала Полозова, который словно беседовал сам с собой.

— …Знал, что не стоит ввязываться, это с самого начала дурно пахло, а вот ведь — попутал черт, — раскачиваясь в кресле, глухим голосом говорил Степан.

— Человеку свойственно ошибаться, — глубокомысленно заметила я.

— Да что ты смыслишь в ошибках, дурочка? И эта идиотка, приспичило ей вселиться в ту квартиру на Петроградской… А ты, дорогая, в рубашке родилась, так и знай, — он взглянул на меня с ненавистью, смешанной с чем-то трудноопределимым. — Я бы тебя в порошок стер, да не могу…

— Руки коротки, да?

Степан взглянул на меня, и в его глазах я прочла такую боль и тоску, что мне стало совестно. Он развелся и все еще любит меня, хоть и называет «дурочкой» — а что же ему еще остается? Какая же сложная штука — жизнь!

…Первыми пришли Аришка с Гиром — «без минуты муж» оказался на самом деле похож на голливудскую звезду, особенно в профиль, и я каждый раз, обращаясь к нему, сдерживалась, чтобы называть его правильно — Алексеем. Оба только что прилетели из Египта, были полны впечатлений и выглядели потрясающе. Аришка болтала без умолку и время от времени пыталась увлечь меня на кухню — ей не терпелось выслушать от начала и до конца мою московскую историю, но я не давалась.