Студентка с обложки - Робин Хейзелвуд Страница 59

Моргает.

— Здесь пенсы, Эмили. Не центы, а пенсы. Ты теперь в Англии, и твоя карьера пойдет в гору не сразу.

— У меня всего пара месяцев!

— Вот именно. Вы, американцы, — снова заводит она волынку, — не любите тратить время.

И чем это, интересно, плохо? Теперь я раздражена: в разговоре зазвучали геополитические обертоны, которых я не ожидала. Я бы хотела в ответ сказать что-нибудь обидное про Исландию, хотя, если честно, не знаю об этой стране ничего (видимо, потому что я американка).

— Нет, мы не такие, Сигги…

— Снагги, — поправляет она.

— Послушай, Снагги. Я знаю только одно: ты назначаешь мне отстойные собеседования. Заставляешь бегать впустую, и мне это надоело до чертиков!

— A-а… Вот в чем дело. — Сигги крутится на стуле, наполняет чайник и снова поворачивается ко мне. — Ну, к настоящим собеседованиям ты была еще не готова. — Моргает. — Ты была толстая: тридцать семь дюймов, если помнишь. Хотя, надо признать, сейчас ты выглядишь чуть лучше.

Идут секунды. В воздух поднимается струя пара. Чайник громко щелкает.

— Диета от Снагги! — хихикает она. — Диета от Снагги!

— «Диета от Снагги»! Ты представляешь? Сказать такое: «Диета от Снагги»!.. Кейт!

Глаза Кейт остаются плотно закрытыми: Вайолет, визажистка, растушевывает ее черные тени. Я только что прибежала к подруге в съемочный микроавтобус, который стоит (со специального разрешения) прямо напротив Британского музея. Как только закончится ее шестистраничная фотосессия для «Харперс & Куин», мы хотим пойти за покупками в «Кемден-маркет».

— Нет, не представляю. — Кейт, не открывая глаз, махает в сторону музея. — Ты там уже была? Замечательная коллекция.

— Нет еще… Так что скажешь насчет прозвища? Тебя когда-нибудь заставляли называть человека его прозвищем?.. Кейт?.. Ну, скажи, заставляли?

— Нет. Тебе действительно стоит туда сходить, — говорит она. — Хоть сейчас забеги, пока у меня съемки. Времени будет мало, конечно, но хватит для затравки. В этом музее роскошное собрание египетских произведений искусства, скульптуры из Парфенона…

— Как-нибудь в другой раз, — отмахиваюсь я. И вообще, египетское искусство есть у нас в «Метрополитене», а парфенонский мрамор я видела на слайдах на семинаре по истории искусств. — Разве это не лишает прозвище всякого смысла? Если заставляешь кого-то так себя называть?

— Ну да, — соглашается Кейт, хотя с меньшим жаром, чем мне бы хотелось.

Вайолет оборачивается.

— Эмили, ты не могла бы чуточку отойти? Ты загораживаешь свет.

Я сдвигаюсь на два шага вправо, не совсем понимая, почему Вайолет так суетится, если фотографии черно-белые. А ее «Нескафе»? Да кто вообще его пьет? Он же отвратный!

— Эмили…

Кейт встает и поправляет комбинезончик «Кэтрин Хэмнетт» из черного бархата. Ее огненно-рыжие волосы слегка начесаны, полные губы покрыты нейтральным блеском, глаза обведены черным — самый модный стиль на осень 1989 года, и ей он идет. Невероятно идет.

Кейт вздыхает.

— Мне просто очень не нравится видеть тебя такой расстроенной, вот и все. Ты принимаешь разговор с Сигги слишком близко к сердцу.

— Как же иначе? Разговор же про меня!

— Про тебя и не про тебя, понимаешь?

Теперь вздыхаю я. Почему эти британцы заканчивают каждую фразу вопросом?

Гай, стилист, помогает Кейт надеть «зебровые» полусапожки и застегивает молнии.

— Ой, какие высоченные!

Кейт семенит по кругу и рассматривает сапожки в зеркало. Сюжет съемок — «животные» узоры, и она знает, что сапожки будут в центре внимания, как и пояс, который Гай выбирает из пары дюжин. Все это прислали в журнал дизайнеры в надежде увидеть их на страницах «Харперс & Куин». А после работы их носят редакторы.

— Так, «конский хвост» мне нравится. Возьмем тоже зебру, чтобы не получилась лихорадка в джунглях. Или этот… Или этот, — говорит Гай, вытаскивая из стопки два пояса.

Кейт не колеблется.

— У этого пряжка красивее.

— Согласен, зато этот от Харви Николса, — говорит Гай, проверив этикетки. — Редактор настаивает, чтобы я взял именно этот. Так тому и быть.

— Ах, власть рекламодателей… — бормочет Кейт и смотрит на полусапожки. — А знаешь, я начинаю к ним привыкать. Может, есть шанс купить их выгодно?

— Сомневаюсь, — качает головой Гай. — Они слишком новые. Слишком актуальные. Хотя, возможно, мне удастся их убедить, если ты готова заплатить розничную цену.

— Которая составляет?..

— Двести семьдесят пять фунтов.

— Двести семьдесят пять фунтов? — ахает Кейт. — Козлы! Кто их вообще делает?

— Мано…

— Ну, хватит про сапоги! — сердито обрываю я. Мы отвлеклись от темы — от вашей покорной слуги. И вообще, какая женщина согласится платить столько за дополнительное мучение? — Кейт, что ты имела в виду? «Про меня и не про меня»?

Кейт вздыхает.

— Я хочу сказать, эта работа связана только с твоим лицом и телом, Эмили, а не с душой.

Я закатываю глаза.

— Кейт, если ты собираешься говорить о Будде, я пошла!

Вообще-то, уходит Кейт. Ассистент фотографа ведет ее вниз по лестнице к музейной площади — фон, на котором есть только солнечный свет и каменное здание музея (а значит, идеальный выбор для осеннего сюжета, который снимают в разгаре лета). Зачем женщине рыскать вокруг культурного заведения в узком комбинезоне и полусапожках на стилетах — этот вопрос никого не волнует. А меньше всего — толпу туристов, которые во всех подробностях снимают, как Гай располагает выбранный пояс на несуществующих бедрах Кейт. Вайолет наносит последние и самые последние штрихи, фотограф осматривает композицию.

Не верю — ни единому слову! Работа связана с лицом и телом, а не душой? Что за бред! Кому вообще какое дело до моей души? Ее никому не видно. Нет, главное — это Сигги. Дурацкая, дурацкая Сигги и этот дурацкий город, отставший от моды! А в Нью-Йорке неумолимо завоевывает популярность свежепостриженная Линда Евангелиста. Клаудиа Шиффер стала новой девушкой «Гесс», Наоми Кэмпбелл — британка, между прочим, — красуется на страницах американского «Вог», который только что уволил Грейс Мирабеллу и взял нового редактора: Анну Уинвондерфул, которая, между прочим, тоже из Британии и вовремя сообразила смыться. И они не единственные! Британский дизайнер Кэтрин Хэмнетт в последнем номере британского «Вог» так объяснила решение перенести свои показы в Париж: «Лондон — убогое захолустье. Деньги вкладываются не туда. А в Париже есть шик».

Лондон не просто отстал от моды — да это, блин, Сибирь! Что я тут делаю?!

Конечно, я звонила Байрону и пыталась задать ему тот же самый вопрос — я хочу задать ему немало вопросов с тех самых пор, как сюда приехала, начиная с вопроса о грушах. А он вечно кричит: «Держись там, Эм!» и убегает «ловить» звонок «с побережья».