Лунное очарование - Сабрина Джеффрис Страница 59

На этот раз Эсме не могла не признать, что в словах Йена есть значительная доля правды.

– Впрочем, – продолжал посол, – если ты скажешь им, что ехала на обычном пассажирском пароходе, купив билет, как все нормальные люди, тогда я не вижу проблем. Мне, как дипломату, ничего не стоит проводить тебя в консульство. Если они всему этому поверят, то тогда, пожалуй, проблем с работой у тебя не будет и тебе останется надеяться, что те сплетни, которые ходили про тебя в Бангкоке, не доберутся до Чингмэя слишком скоро. Со своей стороны я готов поклясться, что распространять их не буду. За Годфри и Гарольда говорить не могу, но, думаю, они согласятся сделать то же, что и я.

– Но, если все пойдет по этому плану, ты все равно сообщишь моему отцу, где я? – уточнила Эсме.

– Разумеется. Конечно, я постараюсь убедить его не выдавать тебя за Майклза…

– Не думаю, – вздохнула она, – что тебе это удастся.

– Верно, отец твой вряд ли переменит решение, но ради очистки совести я все же попытаюсь.

Эсме готова была выть от злости. Ей казалось, что за время путешествия они с Йеном достаточно близко сдружились; к тому же она оказала ему немало важных услуг – рассказывала о сиамских обычаях и все такое, – и вдруг выясняется, что он по-прежнему желает вернуть ее отцу, чтобы тот выдал ее за проклятого Майклза! Боже, как она устала от всего этого! Эсме ничего не оставалось, как только молча следить за Йеном в надежде все-таки заставить его переменить столь жестокое решение.

Первым нарушившим тишину был проповедник.

– Вынужден извиниться перед вами за всех, дитя мое, – он дружелюбно посмотрел на Эсме, – никто из нас так и не спросил, как вы себя чувствуете. Вы все-таки пережили такой шок!

Она облегченно вздохнула – нашелся-таки хотя бы один человек, который вполне искренне симпатизирует ей…

– Спасибо, ваше преподобие, – робко улыбнулась она. – Не могу сказать, что я уже окончательно оправилась, но чувствую себя все же неплохо.

На мгновение Эсме показалось, что в глазах Йена промелькнуло что-то вроде ревности. Неужели он ревнует ее к старому проповеднику только из-за того, что она дружески улыбнулась ему? Впрочем, скорее всего это просто ее воображение. Йен всегда смотрел на нее лишь как на обузу. А она еще тешила себя надеждой, что этот человек к ней неравнодушен! Да, провести с ней ночку-другую он был бы не прочь – но разве об этом она мечтала?

– Эсме, – произнес отец Тэйлор, – если вы чувствуете потребность рассказать, что произошло сегодня утром, то я готов вас выслушать. В конце концов, выслушивать исповеди – моя профессия!

Эти слова словно вывели Эсме из оцепенения. Ум ее был так занят, что она почти успела забыть, что же, собственно, произошло этим утром, и до нее не сразу дошло, что проповедник имеет в виду нападение Хенли. Она не сомневалась, что Тэйлор лишь искренне желал помочь ей, но его слова вызвали обратный эффект. До ее сознания только сейчас дошло главное: собравшиеся на палубе знают о том, что этот мерзавец едва не изнасиловал ее. Никогда еще Эсме не чувствовала себя такой подавленной. Если бы Хенли восстал из гроба и снова дотронулся до нее своими грязными лапами, это для нее было бы, пожалуй, меньшим унижением, чем отчитываться сейчас перед целой толпой мужчин о том, о чем Эсме меньше всего хотелось бы вспоминать даже наедине с собой.

Очевидно, отец Тэйлор уловил ее смущение, и на его лице отразилось сожаление, вызванное тем, что он, не подумав, предложил ей эту исповедь.

Йен тоже заметил, как притихла Эсме.

– Пожалуй, – произнес он, – не стоит заставлять мисс Монтроуз лишний раз вспоминать о случившемся, ваше преподобие. – Посол поднялся из-за стола. – Тебя проводить в твою каюту, красавица?

Эсме огляделась вокруг. Мужчины взирали на нее с явным сочувствием. Знали бы они, как унижают ее своей жалостью!

«Если они и дальше будут продолжать так смотреть на меня, – подумала она, – то как я смогу избавиться от воспоминаний об этом отвратительном эпизоде?»

Желая загладить свою вину и решив, что Эсме лучше сейчас отвлечься на что-то другое, священник бодро произнес:

– Мисс Монтроуз, давайте считать, что наше празднование Рождества не отменяется. А если так, то не пора ли начать украшать нашу елку?

Эсме уже готова была отказаться – как можно веселиться после всего, что случилось? – но затем решила, что Тэйлор прав: в такой ситуации действительно лучше всего переключиться на что-нибудь веселое!

– Разумеется, – она благодарно кивнула проповеднику, – кто сказал, что праздник отменяется?

Неожиданно Эсме заметила, что посол по-прежнему выжидательно смотрит на нее.

– Ты что-то хотел сказать? – нахмурилась она.

– Да так, ничего… – Йен обвел взглядом всю компанию. – Веселитесь, господа, наряжайте елку, но если вздумаете нарядить меня Санта-Клаусом, то я – пас!

Эсме поднялась и тут же невольно вскрикнула от резкой боли в ноге. К счастью, Гарольд вовремя успел подхватить ее. Поддерживаемая с двух сторон атташе и священником, Эсме кое-как добралась до каюты. Но, даже покидая палубу, она чувствовала, что глаза Йена неотступно смотрят ей вслед…

Проснувшись, Эсме первым делом вспомнила о том, что сегодня Рождество. Даже несмотря на случившееся накануне и на то, что она сейчас находилась за сто верст от цивилизации, Эсме не могла не радоваться Рождеству и тому, что ей все-таки удалось уговорить мужчин его отпраздновать. Ей хотелось праздника – хотя бы ради того, чтобы лишний раз убедиться: жизнь все-таки не составляют одни лишь однообразные будни, которые порой убивают волю к жизни даже сильнее, чем любая опасная ситуация, и человечество не состоит из одних грубых животных вроде этого Хенли… Преподобный Тэйлор и Гарольд, видимо, постарались понять ее желание праздника, и Эсме не могла не чувствовать к ним благодарности.

Она отодвинула полог, защищавший ее ночью от комаров, и осторожно потрогала щиколотку. К счастью, бинт, которым ее накануне перевязал Гарольд, не развязался, и Эсме легко спрыгнула с кровати, радуясь тому, что нога уже почти не болит. Должно быть, она просто преувеличила серьезность своей травмы – у страха, как известно, глаза велики.

Одеться для Эсме тоже не составило труда. Единственной сложностью оказалось то, что платье ее имело застежку в виде ряда мелких пуговичек на спине. Ей пришлось немало помучиться, пока она наконец не застегнула их все.

Эсме взглянула в зеркало на свои волнистые волосы, спускавшиеся до плеч, ко ни закалывать, ни заплетать их не стала, поскольку единственную ленту из косички «Лека» она оставила у злополучного ручья.

Осторожно выскользнув из каюты, Эсме огляделась вокруг. Никого. Стараясь не шуметь, она прошла на палубу, туда, где стояла «елка», словно опасаясь, что за ночь ее кто-то мог украсть. Но все по-прежнему было на своем месте. Ей вспомнилось, как вместе с Гарольдом и с его преподобием она накануне украшала «елку». Сначала ей пришлось подрезать ветви, чтобы придать деревцу более аккуратный вид; затем она занялась изготовлением гирлянд из набранных в лесу красных ягод, а Гарольд и преподобный отправились в свои каюты в поисках чего-нибудь, что можно было использовать в качестве елочных игрушек. Эсме от души рассмеялась, когда они предложили в качестве таковых свои носовые платки; но Годфри перещеголял и их, предложив повесить на елку роскошные булавки для галстуков, к которым он имел явную слабость. После празднования Годфри предполагал сразу же снять их, ибо опасался, что в противном случае булавки кто-нибудь прикарманит.