Греховный поцелуй - Эрика Ридли Страница 59

— Маловероятным, — хмыкнул Эдмунд, — но не невозможным. Откуда вам знать, что в ту ночь в кабинете Лайонкрофта не было подушек?

− Я…

— Мисс Пембертон, — перебил ее Лайонкрофт, обвив ее локоть своими длинными пальцами, — могу я поговорить с вами одну минуту без свидетелей?

— Нет. — Мистер Тисдейл погрозил им тростью. — Конечно, не можете. Это как раз и есть неподобающее поведение, о котором я говорил раньше. Вы полагаете, что мы все проследуем наужин, в то время как вы ускользнете с мисс Пембертон и останетесь без свидетелей, наедине, чтобы провести небольшую «дискуссию»?

Лайонкрофт еще крепче сжал локоть Эванджелины:

− Да.

— Я собираюсь стоять на своем и не слушать эту чепуху. — Мистер Тисдейл ударил тростью об пол: — Я собираюсь…

— Ступайте, — тихо сказала леди Хедерингтон. — Вы и Эдмунд отправляйтесь ужинать. Я останусь с ними. Ничего непристойного не случится, если я буду рядом с братом. Согласны?

Хотя выражение лица мистера Тисдейла свидетельствовало о том, что ему не хотелось оставлять Лайонкрофта наедине с женщинами, у него не оставалось иного выхода, кроме как прошествовать вместе с Эдмундом в столовую.

Гэвин повел Эванджелину и свою сестру в ближайшую комнату, где горели свечи, и этой комнатой оказалась библиотека. Он сделал им знак сесть, а сам закрыл за ними дверь.

Леди Хедерингтон нерешительно присела на край кресла с высокими спинкой и подлокотниками. Эванджелина примостилась на софе. Лайонкрофт сел там же. Не напротив, что было бы пристойно, но вплотную к ней, касаясь коленом ее колена.

— Гэвин, — заставила себя попросить леди Хедерингтон, — скажи честно.

Он не обратил на нее внимания.

— Что вы собираетесь делать? — спросил он Эванджелину шепотом. — Признаться, что провели со мной в кабинете большую часть вечера?

— Это так и есть. Разве нет? — ответила она тоже шепотом.

— Как мне ни претит признавать это, но Эдмунд прав. Мое внимание к вам не льстит вашей репутации, если вы уедете домой опозоренная, оттого что я слишком много времени проводил с вами прилюдно, насколько хуже это отразится на вас, если станет известно, что я много времени проводил с вами наедине?

— Вспомните, что я не поеду домой. Я уезжаю. Я никогда больше не увижу никого из них. Так какое это имеет значение? К тому же я никогда не принадлежала к светскому обществу. И какое мне дело, что они подумают обо мне?

— Но для меня ваша репутация важна. Я хочу вам помочь, а не разрушить вашу жизнь. Я хочу…

— Хватит шептаться, — истерически закричала леди Хедерингтон. — Подвинься на свою сторону софы, Гэвин.

Помешкав секунду, он последовал ее совету и устроился в противоположном углу в расслабленной позе, положив одну руку на подлокотник софы, а другую — на спинку, широко расставив колени.

— Я говорил мисс Пембертон, — сказал он достаточно громко, — что предпочитаю не калечить ей жизнь.

— О, — воскликнула леди Хедерингтон и, помолчав, добавила: — Благая цель.

— Вы не разрушите мою жизнь! — воскликнула Эванджелина.

Он поднял бровь:

— Верьте мне. У меня большая практика по части разрушения жизней. Спросите мою сестру.

Эванджелина устремила взгляд на леди Хедерингтон, побледневшую при этих его словах.

— Не ты разрушил мою жизнь, — запротестовала она слабо. — Этому положил начало отец, когда заставил в семнадцать лет идти к алтарю, но Господь меня благословил четырьмя прелестными детьми, которых я не променяла бы на целый мир.

— В таком случае первое очко причитается отцу, — сказал Гэвин и помолчал, будто ожидая, что сестра прибавит что-нибудь еще. — Яникогда не был хорошим. Но со своей семьей всегда пытаюсь поступать достойно. И я удержался от убийства этого растленного типа, как бы мне ни хотелось его прикончить, но это не значит, Эванджелина, что я готов принять вашу жертву ради меня. И я постараюсь на публике вести себя с вами прилично.

Эванджелина попыталась разрядить напряжение:

— Только на публике?

Его губы растянулись в загадочной улыбке.

— Я сохраняю за собой право валять дурака в вашем обществе, когда мы наедине.

Леди Хедерингтон деликатно покашляла:

— Пожалуйста, не обсуждай в моем присутствии, что ты можешь или не можешь делать с мисс Пембертон, когда остаешься с ней наедине.

— Хочешь оставить нас вдвоем, сестрица?

— Нет. Я думала, что ты не станешь губить ее репутацию.

— О, верно… Давно прошли те годы, когда за мной тянулся шлейф грехов — растоптанной гордости и нарушенных обещаний.

— Скорее сломанных рук и ног, и разбитых сердец. — Леди Хедерингтон издала короткий недоверчивый смешок. — Всех, кого ты не мог побить на скачках, отделывал кулаками. И в придачу еще обольщал их дам.

— Да, верно. Я никогда не претендовал на то, чтобы быть пай-мальчиком.

Эванджелина смотрела на него с недоумением:

— Не думаю, что такое поведение могло понравиться вашим друзьям.

— У меня никогда не было друзей.

Она недоверчиво заморгала:

— Никогда?

Он пожал плечами и отвел глаза.

— У тебя была я, — тихо сказала леди Хедерингтон.

Его ответная улыбка была безрадостной.

— Когда это было важно, тебя рядом не было.

Леди Хедерингтон вздрогнула:

— Знаю. В этом твоя вина.

Неловкое молчание будто высасывало из комнаты тепло.

Эванджелина смотрела на мужчину на другом конце софы. Казалось, он изо всех сил пытался выглядеть непринужденным и ничуть не затронутым разговором, но напряжение мышц выдавало, что эта попытка была наигранным средством скрыть свои подлинные чувства. И то, как он небрежно расслабил свои длинные ноги, не могло ее обмануть.

Трудно было поверить, что такой человек, как мистер Лайонкрофт, скорее походил на нее, чем не походил. Он вырос без друзей. Как и она. В семье он мог рассчитывать только на одного близкого человека. Как и она. Но и этот член семьи покинул его, и он остался одиноким и уязвленным. Как и она.

Но мать покинула ее навсегда. А леди Хедерингтон сидела прямо напротив него, бледная, с мокрыми глазами, сжимая руки на коленях. Она бы так не вела себя, если бы считала брата неисправимым негодяем, неспособным искупить свои грехи.

Тишина разлетелась от раздавшегося звука гонга. Леди Хедерингтон поспешила оправить юбки:

— Пора ужинать. Мы присоединимся к остальным?

Лайонкрофт вздрогнул, будто вспомнил, что не один. Выражение его глаз было яростным, болезненным, отчаянным.