Дворцовые тайны - Кэролли Эриксон Страница 58

Недуг поражал внезапно и убивал безжалостно, но до этого животные мучились много дней, жалобным мычанием, ржанием и блеянием они рвали сердце тем, кто ходил за ними и пытался их спасти. Король Генрих обожал своих лошадей, и когда прошел слух о распространении смертельного мора, попытался спасти самых лучших скакунов из своих конюшен, отправив их на баржах вверх по реке. Но не было для них безопасного пристанища — коней пришлось выгрузить на берег в Рединге ^[72], и там они все пали. Король скорбел по своим любимцам. Он заперся в своих покоях и не желал никого видеть, а когда наконец появился на людях, был полон раскаяния.

— Нельзя мне было отправлять Кентскую Монахиню на казнь, — признался король в присутствии Неда, а тот передал мне слова нашего монарха. — Мне не следовало идти на поводу жены. Какие еще бедствия из тех, что наслала монахиня-вещунья, ждут нас? Неужели я умру в мучениях, как и мои кони?

— Будь очень осторожна, сестричка, — предупредил меня Нед. — Пока тебе удавалось избегать опасности, но нынче любой, кто состоит при королеве Анне, ходит по лезвию ножа. Лучше бы тебе и вовсе оставить службу.

— Если бы я могла… Но Анна приблизила меня к себе и выделяет среди других фрейлин — даже не знаю почему. Да и король желает, чтобы я оставалась при дворе. Он любит запросто поговорить со мной, повторяя, что может доверять только мне.

Нед нахмурился:

— Ты, конечно, знаешь, что люди не могут простить Анне расправу над Кентской Монахиней, а главное, последствий этой казни. Они хотят отомстить за те несчастья, которые пали на их головы.

Я повторяла про себя слова Неда каждый божий день, ибо мор продолжался и ширился. Вместе с ним по Лондону и сельским графствам распространялись слухи о том, что Кентская Монахиня не умерла, что дух ее жив и что проклятья, наложенные ею на короля и Анну, на всю Англию, обязательно исполнятся. Говорили, что призрак монахини летал над столицей и ее зловещая тень нависала над королевскими дворцами. Некоторые утверждали, что даже из могилы пророчица насылает порчу на детскую, которую мы подготовили для будущего ребенка Анны.

Анна не могла спать от беспокойства. Она лежала, свернувшись калачиком, в уголке громадной постели, и компанию ей составляла только малютка Пуркуа. Собачка спала, зарывшись в одеяла и поскуливая во сне. Последние дни Пуркуа отказывалась от еды, хотя Анна пыталась соблазнить ее креветками, взбитыми сливками и пудингом — любимыми лакомствами избалованного создания. С каждым днем собачка слабела, несмотря на неустанные заботы Анны, которая плакала и проклинала бессилие ветеринаров.

В конце концов она отправилась к королю, сопровождаемая всеми своими придворными дамами, и заявила, что обязана отвезти Пуркуа в деревню, подальше от ядовитых миазмов столицы.

Генрих оглядел всех прибывших спокойным взглядом и сказал:

— Неужели ты думаешь, что спасешь свою собачку, когда я не смог спасти своих скакунов? Разве ты не знаешь, что от этой заразы нет спасения?

— Я отвезу ее в безопасное место, — настаивала Анна. — Я не позволю, чтобы рядом были другие животные. Или, если уж на то пошло, колдуны, чародеи и шарлатаны на жалованье у посла Шапуи.

— Тебе рожать совсем скоро, — попытался разубедить свою супругу король. — Нельзя тебе никуда ездить, пока не появится на свет наш сын.

— Пуркуа не должна умереть, — упрямо продолжала Анна. — Ты хочешь, чтобы я вынашивала ребенка, скорбя о смерти любого мною существа?

— Да эта псина и сама скоро сдохнет от старости, если ее пощадит болезнь. Ступай в свои покои, Анна, ничего не хочу слушать о твоем отъезде.

Но Анна, как всегда, умела настоять на своем. В конце концов король сдался и объявил, что королева может пожить в его охотничьем домике в Лорнфорде, рядом с Чимом ^[73], но пусть не рассчитывает на пышный эскорт. Ей надлежит взять с собой лишь четырех фрейлин и небольшое число слуг. Королева выбрала меня, Бриджит, Энн Кейвкант и — по настоянию короля — Бесс Холланд, любовницу дяди Анны, Норфолка.

— Какая глупость, — услышала я, как король бормочет про себя, — надеюсь, собачонка умрет не сегодня завтра и Анна забудет о своих прихотях.

Всю дорогу до Лорнфорда Анна держала Пуркуа на коленях под плащом, ласково с ней разговаривала, подбадривала ее. Путешествие наше было печальным: в полях валялись трупы павших животных, в воздухе стоял смрад. Во всех городах, которые мы проезжали, на рынках совсем не было живности на продажу: только несколько тощих кур или квакающих уток и ничего больше.

— Где все собаки? — спросила Анна привратника в Чиме.

— Сдохли, Ваше Величество, — ответил он. — Лучше бы вы и своего песика поберегли, а то он, неровен час, воспоследует за ними.

Когда мы добрались до Лорнфорда, пошел дождь и похолодало. В старом охотничьем домике нас не ждал веселый огонь, и в комнатах стало тепло только через несколько часов, когда мы смогли постелить постель для Анны. Всеми блюдами, которые принесли королеве, она пыталась накормить Пуркуа, но собачка отказывалась от еды, забралась между шелковыми простынями, которые мы привезли с собой, скулила и дрожала.

В течение двух дней, под беспрестанный стук капель с протекающей крыши, Пуркуа слабела все больше и больше — мы ждали неизбежного конца. Анна не спала и сидела рядом со своей любимицей. Она потребовала, чтобы мы молились за Пуркуа как за христианскую душу, словно умирал человек, а не маленькая черная собачка с седой мордочкой. Наконец, на третью ночь, Пуркуа в последний раз взвизгнула и упала замертво.

Почти в тот же самый момент Анна вскрикнула и схватилась за живот.

— Повитухи! Где повитухи? — закричала она.

Но повитух с нами не было. Король велел им оставаться в Уайтхолле ^[74], надеясь, что наше пребывание вне столицы будет кратким.

Мы с Бриджит уложили Анну в постель и сделали все, что смогли, чтобы ее успокоить. Одного из слуг тут же отрядили в Уайтхолл, чтобы он привез повитух, но мы слишком хорошо знали, что вернуться с ними он сможет только через много часов. Анна же страдала и нуждалась в помощи прямо сейчас, ибо боли ее были невыносимы. Я присутствовала при многих родах, и мне было совершенно очевидно, что кинжальные приступы, терзавшие Анну, не имели ничего общего с нормальными родовыми схватками.

Спазмы были столь сильными, что королева от страха кричала. Я подумала, что ее страдания — знак исполнения пророчеств Кентской Монахини, ее мести из могилы.