Диагноз: Любовь - Мегги Леффлер Страница 58

Вместо того чтобы ответить Алисии, Роксана посмотрела на меня с таким удивлением, словно последние слова я произнесла вслух. Потом она отвернулась к доктору Вингфилду и спросила, что он имел в виду, говоря «мальчишка».

— Просто привычное выражение, понятно? — Он улыбнулся и ткнул пальцем через плечо. — Простите великодушно. Меня ждут другие пациентки.

— Мы вас позже позовем, — согласно кивнула ему Алисия, когда доктор исчез за занавеской.

— Это что, человек дождя? — спросила Роксана.

— Помогите мне встать, — попросила Ди. — Нужно помочь этому мальчишке выйти наружу.

Мы по очереди называли имена, прогуливаясь по коридору. Перебрав такие популярные, как Эшли, Бритни, Брайан и Мэдисон, мы отбросили их, даже не обсуждая, — слишком сложно было бы расти с именем человека, которого и так все знают, и выдерживать сравнения.

— Можно исключить названия штатов и городов, — сказала я. — Саванна и Дакота обычно превращаются в довольно милых людей, большинство времени проводящих в приемных больниц, поскольку всю жизнь воюют с последствиями трудного детства.

— Люси? — предложила Алисия.

— И Скай, — сказала я. — Еще одно плохое знамение. Самые тяжелые случаи часто называют Скай.

— Даниэль, — включилась в разговор Роксана. — Мне никогда не встречалась Даниэль, которая бы мне не понравилась.

— Ларисса, — сказала я. — «Ларисса» означает смех, так что с ней всегда будет весело.

— И она вырастет в потаскушку по кличке Липучка, — добавила Роксана. — Я знала Лариссу, которая попала в суд за то, что жевала жвачку, делая минет.

— Если это будет мальчик, я назову его Максимилиан, — заявила Ди.

— Но он вырастет диктатором! — воскликнула Роксана.

— Это все равно лучше шлюхи Липучки, — сказала я.

— Макс-один-на-миллион, — медленно произнесла Ди.

— А что, Серенити не обсуждается? — спросила Алисия.

— Милая, а какова вероятность, что в нашей семье родится кто-нибудь спокойный? — спросила Роксана.

Ди снова застонала и расплакалась. Когда очередной приступ боли скрутил ее, она буквально повисла на Роксане.

— Я чувствую, что мое тело мне не принадлежит! — в отчаянии воскликнула Ди.

— Оно принадлежит не только тебе, девочка, — ответила Роксана.

Я застыла от пришедшей в голову мысли. Конечно же, я каждый день встречала в госпитале людей, чье тело переставало принадлежать им, вот только я всегда отказывалась в это верить. Распухшее тело Ди было результатом ее собственных действий. Но только сейчас я поняла, что Ди может быть такой же гостьей в своем теле, как и ее ребенок.

— Если это девочка… она будет… — с усилием выдавила Ди, — Петрова…

— Петрова! Ты имеешь в виду Петрову Фоссиль? — спросила Алисия.

— Петрова даже танцевать не умела, — добавила я.

Мы смотрели, как Ди постепенно успокаивается после схватки. Она расслабилась и выпрямилась, вздохнув с облегчением. А затем, вытерев пот со лба, ответила:

— Петрова водила самолет и умела чинить автомобили. Я бы не отказалась от таких способностей.

Ночь мы провели в палате, отведенной Ди, ожидая и проверяя. Мне казалось, что мы похожи на группу людей в аэропорту, чей рейс отложили, и теперь они толпятся у табло в ожидании своего самолета. Приближался рассвет, а доктор Вингфилд все еще уверял нас, что первый ребенок сам по себе не появится на свет, и продолжал настаивать на этом даже после того, как я крикнула ему через коридор, что уже показалась головка.

— Не заставляйте ее тужиться! — закричал он в ответ с расстояния шести метров, из открытых дверей другой палаты. Оттуда доносились крики других рожающих женщин. — Простите великодушно, меня ждут пациентки. Росси позовет меня, когда у вас все подойдет к решающей стадии, хорошо?

Хорошо или не хорошо, но он исчез за дверями той палаты, из которой доносились крики. К счастью, Ди была слишком занята, чтобы прислушиваться к этой драме в коридоре. Когда я вернулась в комнату, где Ди лежала на каталке с разведенными ногами, Росси уже опустилась возле ее ног. Роксана, одетая в хлопчатобумажный халат, говорила дочери: «Милая, уже скоро. Осталось совсем чуть-чуть». Алисия пыталась натянуть защитные пакеты на ноги, чуть не свалив бедром поднос с блестящими стерильными инструментами.

— Ладно, Вингфилд… скоро будет, — сказала я. — Как только кто-то там родит…

— Ребенок сейчас выйдет, разве не ясно? — Росси кивнула в сторону коробки со стерильными перчатками, стоящей у раковины. — Мойте руки, — приказала она. — Вам придется принимать его, доктор.

Десять минут спустя я поняла, на что было похоже нормальное рождение — на съезжание по наклонной трубе в парке водных аттракционов. Малыш действительно выбирался в этот мир по узкому каналу, однако присутствие при этом великом прибытии заставляло нас забыть о том, кто, собственно, рождается.

Как только голова младенца вышла наружу, он сразу же выскользнул весь, как лодка, спускающаяся по бурной реке, — с всплеском крови и околоплодной жидкости, а все вокруг смеялись, кричали, плакали, и только я молчала, изо всех сил стараясь не уронить его.

— Ножками вверх, ножками вверх, слышите? Другой стороной вверх! — закричал появившийся в дверях доктор Вингфилд, когда я по ошибке подняла младенца вверх головкой.

— Зажим, зажмите пуповину, — почти пропела Росси, осторожно очищая синей клизмочкой рот и нос новорожденного. Он сморщил личико и заплакал.

— С днем рождения! — закричала Алисия. Все, кроме меня, вздохнули с облегчением. Внутри разлилось тепло, а в моих дрожащих руках сучил ножками и дергался маленький мальчик. Я же не могла дать ему вырваться: пусть на секунду, но он мой.

Тем временем кардиомонитор на опустевшем животе Ди выдал какофонию прерывистых звуков, похожих на радиопомехи, что прозвучало как праздничный салют, словно звезды и планеты присоединили свой голос к общей радости.

Я подняла ребенка, давая Ди рассмотреть его, а Роксана обрезала ножницами пуповину, чтобы освободить малыша. Затем Росси забрала мокрого, орущего мальчика и принялась вытирать его. Внезапно все закончилось.

В семь часов утра седьмого дня седьмого месяца этого года четырехкилограммовый Макс-один-на-миллион пришел в наш мир.