Долгожданная встреча - Шанна Кэррол Страница 58

Карен ехала по улицам с таким видом, словно они ей принадлежали, не обращая внимания на мужчин, которые, как тени, следовали за ней. Шесть недель многому научили ее, и она с удовольствием вспоминала знакомые места, наслаждаясь своей новой силой и независимостью. На маленьких улочках громоздились жалкие халупы, построенные из высушенных на солнце глиняных кирпичей. В них в основном жили мексиканцы. Вот с хохотом и визгом пробежали трое детишек, катя перед собой обруч от бочки. Каждый раз, когда обруч сворачивал в сторону, один из детей подталкивал его вперед палочкой. Заметив ее, дети остановились. Два мальчика и девочка с перемазанными мордашками восхищенно смотрели своими невинными глазами на прекрасную даму, похожую на волшебницу. Одетая как они, она сияла, как солнце, и кожа у нее была совсем светлая. На их улице впервые появилась такая женщина.

– Buenos dias, [6]– поздоровалась Карен, вспомнив одну из тех фраз, которым научила ее Марайя.

Обруч, оставленный без внимания, прокатился еще немного вперед и упал около стайки кур, выклевывавших что-то из земли. Куры, сварливо раскудахтавшись, разбежались. Дети, услыхав шум, тоже побежали по домам, зовя матерей, чтобы те вышли посмотреть на «белую сеньору». Дорога наконец-то освободилась, и Карен смогла проехать. Вскоре улица вывела ее на площадь, заполненную народом, – время сиесты еще не пришло.

Базарная площадь гудела голосами покупателей и продавцов – и те, и другие с таким пылом торговались из-за каждого центаво, словно от этого зависела их жизнь. В воздухе витал густой аромат специй, жареной говядины, топленого жира. Но из всего многообразия запахов нос Карен выбрал один – изумительный аромат свежей яичницы. Яйца! В Паксе не видели яиц с тех пор, как они с Вэнсом в ноябре вернулись из Сан-Антонио. Спрыгнув с лошади, женщина пошла на этот запах и вскоре оказалась у крохотного прилавка, за которым сидела старая морщинистая мексиканка, а перед ней стояла жаровня, прикрытая листом железа. Рядом Карен увидела корзину с яйцами. Всего за песету она могла поджарить яйца, следуя указаниям сеньоры, и завернуть яичницу в горячую, только что приготовленную лепешку. У Карен слюнки потекли от голода. Не раздумывая ни секунды и даже не подумав поторговаться, хотя это было здесь непременным условием любой покупки, она вытащила из кармана полдоллара. Оторопев, старуха осмотрелась по сторонам, сожалея о том, что не запросила двойную цену, а затем в мгновение ока брызнула на лист масло и разбила яйца. Карен смотрела на священнодействие старухи, словно никогда не видела, как готовится яичница. Не прошло и минуты, как сочный горячий сандвич был у нее в руках. Карен откусила кусочек и рассмеялась вместе со старухой, когда жидкий желток, который она не успела слизнуть, потек по ее руке. Теперь, когда первый голод был утолен, она могла не торопиться и наслаждаться каждым кусочком восхитительной яичницы. От этого важного занятия Карен отвлек веселый птичий щебет. Оглядевшись по сторонам, она увидела ряд прилавков, уставленных проволочными клетками с кардиналами, пересмешниками и канарейками. Канареек она последний раз видела в Вашингтоне. Карен не очень скучала по дому, но заливистое пение ярко-желтых комочков завораживало ее, навевало приятные воспоминания.

Большой колокол, покрыв щебетание птах, низко прогудел два раза. Два часа. У нее оставалось не так уж много времени, надо торопиться в банк.

Пообещав себе вернуться на базар, чтобы купить для кухни на ранчо канареек, она пересекла площадь и направилась в северную часть города, бегло оглядывая по пути прилавки мелких лавочек, витрины магазинов, витрины казино, салунов и мюзик-холлов, считавшихся здесь театрами. Трагедия «Макбет» уже не шла на сцене – вместо нее на афише появилось нечто другое – «Отелло». Без сомнения, «Отелло» ставила та же труппа, что и «Макбет», потому что лицо Отелло до боли напоминало лицо покойного Макбета, только у Отелло оно было загримировано в черный цвет и парик был другой. Впрочем, у Карен не было времени рассматривать афишу.

Вскочив в седло, она поехала вниз по улице, на которой бал расположен бар Миллера. Из двери бара вышла какая-то женщина, показавшаяся Карен знакомой, – их глаза на мгновение встретились. Это была та самая проститутка, которую Бодайн выбросил из кровати, когда хотел… Карен вспомнила отвратительную сцену, и ее пробрала дрожь. «Господи, неужели это я оказалась в той мерзкой комнате, полной дыма от выстрелов? Давно ли это было?.. Нет, не так уж и давно. Ведь не прошло и года…» – подумала она. Карен самой не верилось, что с ней за это время произошли такие перемены. Да, с тех пор она не раз испытывала страх, а еще два месяца назад пережила настоящую панику. Теперь ей казалось, что это просто цена, которую пришлось заплатить за нынешнюю свободу – острые когти отчаяния не только ранили ее душу, но и сорвали с нее ту тогу социальных предрассудков, в которую она, «вашингтонская красавица», рядилась с удивительным упрямством. Нынешняя Карен презирала ту женщину, которая исчезла навсегда. Новая, решительная и деятельная Карен умела получать удовольствие от своей жизни – управлялась с делами на одном из самых крупных ранчо на Западе.

Карен уверенно пришпорила лошадь, не замечая Белла, который, проголодавшись, остановился у прилавка купить фасоли, завернутой в лепешку. Неожиданно дорога перед Карен оказалась перегороженной: возницы не могли развести в стороны свои повозки и перекрыли поворот на Коммерс-стрит. Карен очень торопилась и решила съехать с главной улицы на боковой объезд. Когда Белл, заплатив за еду, поднял голову, она уже исчезла из виду. Белл, решительно растолкав нерасторопных возниц, поскакал по улице, но Карен так и не увидел. Не долго думая он направил коня на Коммерс-стрит, рассудив, что там она окажется в любом случае.

Проехав с дюжину ярдов, Карен заметила уединенную закусочную, выходящую в переулок. Собственно, она бы вообще не обратила на нее внимания, если бы оттуда как раз в тот момент, когда она почти поравнялась с ней, не раздался взрыв хохота и звон разбитой посуды. Мимо бара Миллера она проехала спокойно, но в этом пустынном углу ей и за помощью не к кому было бы обратиться. Карен направила лошадь на другую сторону улицы, краем глаза наблюдая за дверью закусочной, готовая в случае опасности пустить кобылу в галоп. Ее внимание было так поглощено заведением, что она не заметила, как из какой-то лачуги слева от нее вывалился пьяный мужчина. Лошадь, испугавшись его, резко остановилась и встала на дыбы, едва не уронив всадницу. Удержав равновесие, Карен попыталась успокоить животное и вновь направить его вперед, но пьяный крепко схватился за уздечку. Она обратилась к нему, стараясь говорить сдержанно:

– Сэр, я попросила бы вас отпустить уздечку.

Бродяга уставился на нее красными безумными глазками. Карен потянула поводья на себя, но тот крепко держался за них одной рукой, опустив голову лошади вниз, а другой тянулся к ее блузке из грубого хлопка.

– Говорит неплохо, – заплетающимся языком промолвил он. – Теперь посмотрим, какова она на ощупь.

Высвободив ногу из стремени, Карен что было сил ударила острым носком сапога по физиономии пьяницы, отчего тот повалился назад, на гору какого-то мусора. Лошадь, почувствовав себя на свободе, попятилась, а пьяный, изрыгая проклятия, вытащил из-за голенища сапога устрашающего вида кинжал.