Золушка из глубинки, или Хозяйка большого города - Юлия Шилова Страница 58

— Знаю. Меня муж с двумя детьми на рукахбросил. И что? У меня не было и мысли о самоубийстве: мне детей поднимать надобыло. Забот было слишком много, и боль сама по себе как-то притупилась и отошлана второй план. Сейчас медсестра позвонит папаше твоего ребенка, расскажет, чтос тобой произошло, и он примчится как миленький. Ты уж на меня не сердись, но яему скажу, чтобы он провел с тобой воспитательную работу.

— Он не придет.

— Прибежит. Ему скажут, что ты беременная.

— Не думаю, что это заставит его ко мневернуться.

— Он что, такой черствый? Он из другой жизни,что ли?

— Точно, совсем из другой, — не могла несогласиться я с соседкой.

— Марсианин?

— Золотой марсианин.

У меня соседка таблетками отравилась и умерла,— принялась рассуждать женщина. — Наглоталась различных снотворных ипсихотропных лекарств, и никто не успел ее спасти. Прежде чем на тот светотправиться, ты хоть подумай, как ты после такой страшной смерти будешьвыглядеть? Какой люди тебя найдут и запомнят? То, что ты красивое платье наделаи в волосы розу приколола, еще ни о чем не говорит. Моя соседка тоженарядилась, будто на праздник. А когда я ее нашла, то чуть сознание непотеряла: перед глазами стоит ее перекошенное в бессознательной судороге лицо…От той красавицы, которой она всегда была, не осталось даже следа. Она тоже,как и ты, решила умереть красиво, а для того чтобы умереть, надо знать, сколькои чего ты должна выпить. Умереть от передозировки таблеток не так просто, какты думаешь. Ведь у тебя было жуткое отравление: считай, что врачи тебя с тогосвета вытащили, ты уже практически там была. И что теперь? Ты выкарабкалась, амногие органы посадила. Организм полностью отравлен, того и гляди, что-нибудьоткажет. Здоровье-то подорвано, и скорее всего не только у тебя, но и убудущего ребенка. Сама инвалидом станешь и инвалида родишь. Аборт тебе делатьнельзя, а вот искусственные роды на шестом месяце вызвать можно. Когда уженщины слишком много противопоказаний, врачи обычно идут на это.

Я замолчала и дала понять своей соседке, чтомне не хочется продолжать разговор на данную тему, потому что она для меняслишком болезненна и у меня еще нет сил о ней говорить. Услышав, чтооткрывается дверь в палату, я повернула голову и не поверила своим глазам: впалату зашла бледная Дашка.

— Ну что, очухалась? — испуганно спросила онаи взяла меня за руку.

— Даша, а ты как здесь оказалась? Как узнала?Ведь я никому не давала твой номер телефона: наизусть его не помню.

— Это же я «скорую» тебе вызвала! Я вместе со«скорой» тебя сюда и привезла: рядом с тобой все время сидела, пока ты была безсознания.

— Ничего не пойму. А как же работа? Почему тыне на работе?

— Позвонила и сказала, что заболела. Не могуже я тебя тут одну бросить. Больничный в нашей стране еще никто не отменял.

— Спасибо тебе!

— За что? — По Дашиному лицу было нетруднодогадаться, что ей совершенно не нужна моя благодарность. Кроме того, она ейнеприятна.

— За то, что ты рядом. Этот город научил меняникому не доверять и рассчитывать только на себя, не думала, что встречу в Москветакую подругу, как ты. Даже странно как-то для этого города. Спасибо.

Да прекрати ты меня благодарить, мы же с тобойподруги! Если бы я попала в беду, ты бы меня бросила?

— Нет, — убежденно сказала я.

— Тогда в чем дело? Это дружба, и не надо никакихвысокопарных слов и благодарностей. Если люди дружат, значит, они друг на другамогут рассчитывать. Или я что-то неправильно говорю?

— Ты говоришь все правильно.

— Света, я, конечно же, счастлива оттого, чтоты осталась жива, но не сказать тебе то, что ты дура, не могу. А ведь ты дура!

— Я знаю, — всхлипнула я.

— Еще какая дура. Это надо же было так глупо ссобой поступить!

— Правильно, поругай ее посильней, — дала осебе знать подслушивающая разговор соседка. — Разве можно так распоряжатьсясобственной жизнью?! Ей мать не для того жизнь давала, чтобы так из нее легкоуходить. Одни жить хотят, да болезнь им не оставляет никаких шансов. А эта —молодая, здоровая и жить не желает. Любовь, видите ли, у нее в одном местеиграет. Израненная романтическая душа не выдерживает московской реальности.Нечего тогда было в Москву ехать. Любовь для нее бедой обернулась! Разве этогоре? Горе — это когда война и кто-то из близких умирает. А то устроила шоу:если любовь закончилась, то и жизнь тоже. Любовь и жизнь — это разные вещи.Хорошо, когда они вместе идут рука об руку, но это редко бывает, и что, из-заэтого всем травиться и из окон выбрасываться? Еще одна недолюбленная инепонятая.

Тьфу, смотреть на таких дур тошно и уж темболее лежать с ними в одной палате. Если бы я знала, что меня в палату ссамоубийцей поместят, то я никогда бы сюда не легла. Здесь даже атмосферакакая-то неприятная и смертью пахнет. А я люблю жизнь, и для меня воздух этойпалаты слишком тяжел.

— Оставьте меня в покое, — дала я отпорраскритиковавшей меня в пух и прах женщине и тут же добавила: — Отстаньте отменя со своими нравоучениями: так можно, а так нельзя. Я сама во всем разберусь— это моя жизнь, и вас она не касается.

— Разберешься, как же. Мы уже имели честьубедиться в том, как ты с ней разбираешься, — никак не соглашалась оставитьменя в покое соседка. — Угораздило же меня лечь в одну палату с самоубийцей.Как только такое врачи допустить могли?! Ее надо класть с ей же подобными.

— Если вас что-то не устраивает, то перейдитев другую палату, — не могла не заступиться за меня Дарья. — Это ваше право.

— Мест нет.

— Тогда соблюдайте правила поведения вмедицинском учреждении и не мешайте нам разговаривать. Вы были бы оченьлюбезны, если бы не встревали в наш разговор.

Недовольная женщина что-то пробурчала себе поднос и взяла в руки книгу. Даша наклонилась ко мне как можно ближе и заговорилапочти шепотом:

— Светка, я сейчас не хочу уподобляться твоейсоседке, но все же не могу не сказать, что отправлять себя на тот свет из-замужика — последнее дело.

— Не из-за мужика, а из-за любимого мужчины, —поправила я ее.

— Какая разница?

— Большая.