Львица - Кэтрин Скоулс Страница 58

— Где мое вязание? — спросила Энджел. Ее сияющее лицо и звонкий голос сняли общее напряжение. — Я хочу показать Ндиси.

Эмма улыбнулась, представив, как повар корпит над лицевыми и изнаночными петлями. Она указала на корзину, стоящую на буфете.

— Оно там.

— Спасибо, — поблагодарила Энджел и улыбнулась ей. Повернувшись на пятках, девочка подбежала к корзине, схватила вязание и умчалась прочь с ярко-красным мотком шерсти в руках.

Вода в тазике быстро стала серой и полной песка, когда Эмма начала стирать в ней тунику Энджел. На самом деле она никогда не занималась ручной стиркой — все, что нельзя было засунуть в стиральную машину, Эмма отправляла в химчистку. Но сейчас, когда наконец после нескольких полосканий ей удалось отстирать большую часть пятен, Эмма даже почувствовала удовлетворение от своей работы. Выжав тунику в последний раз, она отнесла ее к дереву возле столовой и, зацепив рукавами за ветки, оставила сохнуть. После этого настала очередь штанов. Когда и они были тщательно выстираны, Эмма встряхнула их, чтобы расправить, и развесила на кусте. Отступив на пару шагов, она снова взглянула на выстиранную детскую одежду. Туника и штаны выглядели такими маленькими и хрупкими, как будто были сшиты из чего-то более тонкого, чем домотканый хлопок. Несмотря на то что ткань была влажной, Эмме показалось, что в ней все-таки угадывается фигура маленькой девочки, и это зрелище всколыхнуло давнюю боль. Она знала, что никогда не родит ребенка, который будет носить такую же маленькую одежду. Эмма не так уж часто об этом думала: это решение она приняла давно, и не было необходимости возвращаться к нему снова и снова. Но сейчас, глядя на одежду Энджел, она невольно вернулась к воспоминаниям о том, какие причины подтолкнули ее к этому. На самом деле в ее жизни не было места для ребенка. Ее жизненные приоритеты были выстроены в тот момент — ей было тогда шестнадцать лет, — когда она решила пойти по стопам Сьюзан. Для этого ей нужно было полностью сосредоточиться на учебе — сначала в старших классах школы, затем в университете и аспирантуре. Теперь Эмма была так же предана своей работе в институте. Когда она познакомилась с Саймоном, оказалось, что у них схожее отношение к научной карьере, — это был один из факторов, благодаря которым они хорошо подходили друг к другу. Но, узнав Саймона поближе, Эмма поняла, что с его стороны это было не только преданное отношение к работе. Он просто не любил детей. Саймон все время чувствовал, что его появление на свет испортило жизнь родителям, и поэтому был уверен, что ребенок сыграет такую же роль и в его судьбе. Эмма знала, что бороться с этим бесполезно. Поэтому она постоянно повторяла самой себе, что это даже к лучшему, поскольку совпадает с ее собственными устремлениями. Однако сейчас, когда она расправляла на ветках выстиранную детскую одежду, в ней вдруг проснулось мучительное чувство утраты.

С другого конца питомника послышался взрыв смеха. Дэниэл и Энджел играли в прятки со львами. Вытерев ладони о джинсы, Эмма подошла поближе, чтобы лучше их видеть. Энджел гонялась за одним из детенышей Мойо. Неподалеку среди кустов виднелись темные очертания головы и плеч Дэниэла. Прямо к нему направлялась Мойо. Она шла, слегка пригнувшись к земле и прищурив глаза. Эмма уже знала, что так она готовится к прыжку. После этого между львицей и Дэниэлом снова завязалась борьба, которая закончилась тем, что Дэниэл увернулся от животного и отошел в сторону, смеясь и с трудом переводя дыхание. Сначала Эмма не могла без содрогания наблюдать за этой картиной. Однако игра продолжалась уже около часа, и Мойо ни разу не позволила себе выпустить когти, обнажить зубы или накрыть Дэниэла всем своим сокрушительным весом.

Дэниэл разделся до пояса, точно так же, как и в тот день, когда он оперировал Маму Киту. Его кожа блестела на солнце, подчеркивая контуры тела. Рядом с ним Энджел с ее тонкими руками и ногами и светлой кожей выглядела почти бесплотным существом.

Внезапно львица бросилась сбоку на Дэниэла и повалила его на пыльную землю. Они начали бороться, а Энджел заливисто захохотала. Эмма подошла еще ближе, чтобы лучше рассмотреть ее лицо. Глядя на девочку, никто бы не подумал, что несколько дней назад она собственными руками похоронила свою мать. Энджел выглядела как обычный ребенок, веселый и беспечный. Эмма обхватила себя руками, чувствуя, как холодная дрожь проходит через ее тело. Она хорошо помнила это ощущение, когда нужно смеяться — или делать хоть что-нибудь, — чтобы забыть о холодной пустоте внутри. А окружающие люди смотрят на тебя и недоумевают. Как можно улыбаться, смеяться и веселиться, когда у тебя умерла мама?

Ты просто раскалываешься надвое. Одна твоя половина ест, разговаривает, одевается и смеется, в то время как вторая затаилась в холоде и мраке. И эта часть тебя тоже хочет умереть, чтобы навсегда избавиться от воспоминаний и тяжести реальности, которая ломится во все двери. Сьюзан не вернется никогда. Человека, которого ты называла своей мамой, больше нет на свете. У Эммы Линдберг нет матери. Эта мысль пронзала ее всякий раз после пробуждения, превращая каждое утро в пытку.

Еще был ее отец. Те редкие моменты, когда Эмма выдавливала из себя улыбку, были для него как живительная влага. С того самого момента, когда в их дом пришли двое сотрудников из Североамериканского эпидемиологического центра и, поговорив с ним за закрытыми дверями в кабинете, оставили его один на один с дочерью, стало очевидно, что для него важнее всего на свете было знать, что с Эммой все в порядке. Когда она плакала, даже очень тихо, он тоже терял самообладание. И в этот миг Эмме становилось страшно. Отец всегда был сильным и спокойным человеком, и, когда он опускался рядом с ней на колени и начинал рыдать, она с трудом узнавала его. У нее возникало ощущение, что вместе с матерью она потеряла и отца.

Поэтому у нее не оставалось другого выхода, как вымученно улыбаться и заливаться громким смехом. Отец вернулся на работу, а она — в школу. Мало-помалу люди стали относиться к ней, как прежде, и они с отцом приспособились жить по-новому.

Эмма закусила губу, молча наблюдая за картиной перед ее глазами. Она почти никогда не плакала по матери. Но на протяжении всей жизни, когда выпадал повод поплакать, Эмма чувствовала, как вместе со слезами постепенно уменьшается давление и той, старой, боли. Однако же глубоко внутри она все еще чувствовала глухую тяжесть своих невыплаканных слез.

— Они веселятся, — неожиданно раздался голос Джорджа, который подошел сбоку и встал рядом с Эммой.

Она отбросила навязчивые мысли, повернулась к старику лицом и постаралась как ни в чем не бывало улыбнуться.

— Удивляюсь, как они еще не устали.

Джордж улыбнулся ей в ответ. Понаблюдав некоторое время за игрой с львицей, он указал трубкой на Дэниэла:

— Он красивый и статный мужчина. Сильный и умный, но вместе с тем не прочь поиграть. Поэтому он понравился Мойо.

Эмма почувствовала, как кровь приливает к ее щекам. Ей показалось, что Джордж угадал ее чувства к Дэниэлу, понял, что ей хочется на него смотреть, слушать его голос и быть рядом с ним. Выдержав довольно продолжительную паузу, она взяла себя в руки и непринужденно спросила: