Остров любящей женщины - Наталья Труш Страница 57

Она сидела за столиком кафе, в дальнем уголке у окна и пила чай. Нет, не пила. Чай пьют с удовольствием. А она мучилась сама и мучила большую чайную чашку, в которой плескалась остывшая жидкость.

Хлопнула входная дверь, и Катя увидела вошедшую женщину. Она почему-то сразу догадалась, что это та самая незнакомка, которая звонила ей и назначила здесь встречу. Женщина обвела глазами небольшой зальчик. Катя уже хотела было достать мобильник и сделать проверочный звонок, но в этот момент глаза их встретились и женщина решительно направилась в ее сторону.

— Вы — Катя?! — больше утверждая, чем спрашивая, сказала она и, не дожидаясь ответа, добавила: — Здравствуйте!

Катерина кивнула ей, тихонько ответила: «Здравствуйте!» Женщина уверенной походкой прошла к стойке, заказала кофе, затем красивым движением плеч скинула с себя элегантное светлое пальто и предстала пред Катериной Савченко во всей красе.

У нее были роскошные волосы, собранные в замысловатый хвост. Вроде повседневная прическа, а вроде и праздничная. Костюм, за простотой которого чувствовалась знаменитая дизайнерская работа, безукоризненно чистые сапожки, как будто она не шла пешком и не ехала в машине, а летела по воздуху. Под юбкой угадывались длинные ноги, такие красивые, что даже Катерина засмотрелась, а у мужчин, которые пялились на нее со всех столиков, просто рты открылись.

Женщина присела на краешек стула. Именно «присела», а не «села»! Она сцепила в замок длинные тонкие пальцы, украшенные тоненькими золотыми колечками, и внимательно посмотрела на Катю. Трудно сказать, сколько бы длился этот диалог двух пар глаз, если бы не официант, который принес даме кофе.

— Ну так вот вы какая, Катя… — задумчиво произнесла женщина. — Я вас сразу узнала.

— Откуда вы меня знаете? — Катерина старалась держаться, но голос предательски дрожал.

— Откуда? От Алексея, конечно. Я же вам сказала, что разговор будет о нем.

— Кто вы?

— Я? — Катя увидела, что женщине не хочется говорить правду. — Да это не так важно, кто я. Важно то, что наши с вами интересы сошлись на одном человеке. Меня зовут Таня…

Все остальное Катя помнила смутно. На автопилоте она вошла в подземку, как собака, которая хорошо знает дорогу, повернула именно к той линии, которая ей нужна. Ей, как той самой собаке, наступали на лапы… э-э… на ноги, толкали ее, пихали в бок какими-то баулами. На этой станции так всегда, когда поезд приходит. Черт бы их побрал, этих приезжих с их чемоданами и ящиками! Потом в вагоне она забилась на чудом оставшееся свободным место в углу и закрыла глаза.

«Только не плачь! Слышишь? Только не плачь! — уговаривала она себя. — Еще не хватает, чтобы все эти мерзкие мужики, от которых воняет чем-то противным, и тетки, с завистью рассматривающие тебя, такую маленькую и хорошую, увидели твои слезы. Не плачь! Мало ли что нарассказывала тебе эта Таня! Ты же знаешь своего глухопятого. Он не мог тебя предать. Это все чушь собачья! Ты-то знаешь! Ну вспомни, что он писал тебе, что говорил! Ну не мог человек ТАК врать, не мог! Ты же «чуЙствуешь» его так же, как он тебя!..»

От автобусной остановки до своего дома она буквально плелась. Не было сил. Хотелось опуститься на паребрик у дороги и сидеть. Казалось, что внутри, там, где прячется душа, все в кровь было разодрано и саднило так, как будто солью посыпали.

* * *

Васильев читал сообщение, и у него все плыло перед глазами. Эсэмэска была от Танечки. «Я все рассказала про нас Кате», — писала ему она. Он не стал отвечать на сообщение. Ему нечего было сказать.

«Ну вот… Ты решал, как быть, как оградить Катьку от своих бед, а за тебя все решили…» — думал Васильев. Он понимал, что надо как-то объяснить все Кате, но как?! И без этого-то он не мог решиться на разговор, а уж теперь…

Все эти дни Васильев пытался разобраться в себе. Это самокопание не привело ни к чему хорошему, наоборот, он все больше и больше убеждался в том, что жизнь его треснула вдоль и поперек. Была бы на месте Кати Лера, ничего не надо было бы объяснять. Достаточно было бы сказать ей, что он теперь гол как сокол, и Лера дальше с ним и разговаривать бы не стала, а развернулась ровно на сто восемьдесят градусов и порулила бы искать очередное свое материальное счастье.

Что сказала бы ему Катя, он хорошо представлял. И хоть еще ничего не было ею сказано, он и этому несказанному уже не верил. Странно, он ведь об этом даже не задумывался, пока все было нормально, как не задумывался о том, сколько может стоить колбаса или путевка на Багамы. Что об этом думать — плати, а потом ешь и лети!

Невестка Оля надулась на Васильева, когда он запретил ей с Катей встречаться. Он представил, как она объяснила бы все Катерине, что у него проблемы, причем не только со здоровьем, но и с материальным положением, а потом, наверно, попросила бы ее все понять, принять… Нет! Уж лучше вот так. Уж лучше пусть Катька думает, что он банально изменил ей, и Танечка ему пришлась больше по душе.

Васильев нашел Танечкино сообщение и ответил на него — «Спасибо». Тут же раздался звонок от нее, но Васильев не ответил и вообще выключил телефон.

Он сидел на задворках старого дома. Там на солнечном пригорке стояла любимая бабушкина скамейка под березой. На березе висели баночки, в которые по деревянным желобкам, вставленным в разрез на коре, стекал чуть мутноватый сок. «Березкины слезки», — говорила когда-то про него бабушка и выпаивала любимому внучку живительную влагу.

Как же славно все тогда было! Был этот дом, в котором ему всегда было хорошо, бабушка была, брат. Была мама… Потом бабушка и мама стремительно ушли друг за другом, оставив Васильевых на этом свете одних-одинешенек. И хоть было им тогда уже не так уж мало лет, они с братом почувствовали, что совсем осиротели. Саня, правда, вскоре женился, и Оленька быстро стала его семьей. А Леха…

Он тоже женился, но как-то кособоко. Ирочка его словно специально присмотрела. Как в службе знакомств, методом серьезного отбора. Впрочем, он был не против этого. Специально или не специально, главное, у них все удачно складывалось и в отношениях, и в работе. Но с годами Ирочка стала давить на Васильева во всем.

Она влезала в круг его только мужского общения, причем грубо, так, что ему бывало стыдно. И во все дела, которые он только-только начал ставить на ноги. Поэтому, когда выяснилось, что стать отцом Васильеву совсем не светит, он был даже рад. Это была причина, по которой он мог расстаться с Ирочкой.

Наверно, любви не было между ними, потому что Ирочка мгновенно и безболезненно согласилась на развод. А Васильев даже рад был, что произошла развязка. Он устал. Устал объясняться, отбиваться от Ирочкиных притязаний, устал от укоров тещи, которая только что не прописалась в его доме и руководила всеми процессами.

Однако и сдавать просто так позиции Ирочка не собиралась. Она выставила условие, по которому Васильев мог получить свободу.

Деньги.

И не просто какую-то сумму, а еще и проценты от «светлого будущего», которое, по ее прогнозам, у Васильева вот-вот должно было случиться.