Время расставания - Тереза Ревэй Страница 57

Вопреки мольбам мужа, молодая госпожа Ган категорически отказалась оставить супруга и присоединиться к своим детям. Зная, что они в безопасности, она заявила, что уедет только с Рудольфом. Но меховщик, очень ответственно относившийся к своим обязанностям президента ассоциации взаимопомощи, медлил с отъездом. В конечном итоге он был брошен в лагерь Бухенвальд.

…Отныне к евреям применяют весьма суровые меры, — писал Карл в своем длинном письме. — Они не имеют права свободно передвигаться по городу. У них конфискуют товары и вынуждают платить государству огромные налоги.

Не так давно Еву вызвали в гестапо. Там ее предостерегли: арийцы, помогающие евреям, будут караться как пособники преступников. К счастью, Ева удержалась от колкостей и ей позволили вернуться домой. Она надеется, что Рудольфа вскоре освободят, ведь он уже немолод. Его жена тоже на это надеется. Непосредственно перед погромами они получили разрешение на выезд из страны и на въезд в Англию.

Дорогой Андре, сможешь ли ты присмотреть за детьми, пока они ждут приезда родителей? Если ты сочтешь это необходимым, можешь отправить их в Лондон, где проживает их дядя. Слава Богу, британское правительство не требует получать въездные визы на детей.

Надеюсь вскоре увидеть вас в Лейпциге, Камиллу и тебя, как мы и договаривались. Вырази мое глубочайшее уважение своей супруге, и поверь, я остаюсь твоим самым преданным другом.

Карл

Но Камилла так и не поехала в Лейпциг вместе с отцом. И не только потому, что Валентина категорически возражала против этой поездки: Андре и сам отказался от путешествия и предпочел сопровождать Лизелотту и Генриха в Лондон.

Мимо девушки прогрохотал грузовик, полный мешков с песком. Очнувшись от раздумий, Камилла удивилась спокойствию, царившему на улицах города. Сосредоточенные прохожие, погруженные в мрачные мысли, торопливо шагали по тротуарам. Мужчины с седыми волосами прикололи награды на грудь. У многих женщин были тяжелые веки — следы первой ночной тревоги, которая разбудила их около четырех часов, в те серые предутренние мгновения, когда ночь еще не отступила, передавая дню свои права. Все были потрясены, узнав об объявлении войны, хотя многие давно предвидели подобное развитие событий.

Камилла прошла мимо мужчины с озабоченным лицом, на руке которого выделялась ярко-желтая повязка. Вот уже несколько дней по радио объясняли, что такие повязки носят добровольцы пассивной обороны.

Навстречу девушке вылетел маленький продавец газет в клетчатой кепке и чуть не сбил ее с ног:

— Скоро на Берлин обрушатся бомбы! Немцы в ужасе! — завопил он зычным голосом, который никак не вязался с его щуплой фигуркой.

Внезапно Камилла почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы злости и досады. Она сжала кулаки. Да какое они имеют право ломать ее жизнь?! Только недавно начался второй учебный год! Она все предусмотрела, все спланировала: четыре года учебы, получение диплома о профессиональной подготовке и официальное трудоустройство в Дом Фонтеруа. И вот из-за этих проклятых военных все летит в тартарары! Ох уж эти мужчины и их милитаристские амбиции! А еще этот коварный страх, который преследует ее и заставляет испытывать стыд.

Камилла сунула руку в карман за платком. Не найдя его, она вытерла нос рукавом и решительно направилась к входу в метро.

Через двадцать минут она уже была на площади у Оперы. Некоторые станции подземки были закрыты, и привычный путь занял меньше времени. Девушка не хотела возвращаться домой, где мать рассказывала каждому, кто хотел ее слушать, что она была права, что немцев следовало поставить на место, когда они заняли Рейнскую демилитаризованную зону, что нельзя было доверять этому гнусному герру Гитлеру и что Даладье и Чемберлен поступили весьма безответственно, подписав мюнхенское соглашение…

Но больше всего Камиллу волновало душевное состояние отца. Тяжело переживший последствия войны 1914 года, Андре не мог поверить, что двадцать пять лет спустя весь этот ужас может повториться.

В течение последних недель тучи сгущались, и девушка не раз наблюдала, как болезненно искажалось лицо Андре при чтении газет. Иногда, бессмысленно уставившись вдаль, он удрученно покачивал головой. Камилла успокаивала себя мыслью, что папа слишком стар и его не могут мобилизовать, но после объявления войны она опасалась его реакции.

Когда она подошла к Дому Фонтеруа, портье в ливрее распахнул перед посетительницей высокую стеклянную дверь — он не узнал Камиллу. Вместо беспрестанно улыбающегося во весь рот Мориса обязанности портье исполнял пожилой мужчина с седыми волосами. «О господи! В скором времени я буду окружена только женщинами, детьми и стариками!» — подумала девушка.

Сверкающие люстры заливали светом помещения, где находились редкие клиентки, пришедшие на примерку. Женщины переговаривались тихими голосами. У Камиллы не хватило терпения дождаться лифта, и она бросилась бежать по лестнице, перескакивая через ступени.

В глубине длинного коридора с красным ковром на полу и портретами предков на стенах, выстроившихся, как на параде, виднелась дверь из темного дуба, ведущая в кабинет отца. Дверь в комнату секретаря, обычно открытая, оказалась запертой. На втором этаже здания владычествовала тревожная тишина.

— Папа! — позвала Камилла, и ее сердце сжалось от необъяснимого страха.

Девушка побежала, коса била ее по спине. Не постучав, она с грохотом распахнула дверь.

Отец удивленно поднял голову. Сидящие в креслах Даниель Ворм, управляющий мастерской, и Филипп Агено, один из администраторов фирмы, повернулись, чтобы взглянуть на вошедшего.

— Извините… — запинаясь, пробормотала Камилла, чувствуя, как краска заливает лицо. — Мне очень жаль… Я думала, что здесь никого…

— Входи, Камилла, — сказал отец. — Я предполагаю, что ты была в училище.

— Да. Директор велел нам расходиться по домам. Он пока не знает, когда возобновятся занятия.

Девушка закрыла за собой дверь. Ей было жарко, она умирала от жажды. Отец жестом указал на кувшин с водой и предложил дочери сесть.

— Ну что же, давайте продолжим наш разговор о защите магазина, — предложил он. — Нам потребуются фанерные щиты и рулоны бумаги, чтобы предохранить стекла. Следует также предусмотреть затемнение окон на случай, если введут комендантский час.

— Мы получили крупный заказ от отеля Риц, — заговорил Даниель Ворм и посмотрел в раскрытую тетрадь, лежащую на коленях. — Им требуется двадцать двойных покрывал для бомбоубежища. Я не удивлюсь, если узнаю, что спальные мешки они заказали в Доме Гермес ^[40].

Филипп Агено провел рукой по лысому черепу. Камилле не нравилось его довольное лицо и рот с вывернутыми губами, блестящими, как внутренняя часть раковины.

— Вот увидите, — начал он ироничным тоном, — французская элегантность останется неизменной даже под немецкими бомбами.