Песня сирены - Виктория Холт Страница 57

Хозяин вновь извинился за то, что некогда поместил меня в комнату, недостойную меня.

— Тот джентльмен не так давно вернулся, миледи.

— Тот джентльмен? — спросила я.

— Да, один из тех, которые занимали целый этаж как раз перед вашим прибытием в тот день. Вы помните?

— О… он вернулся, говорите?

— Вы его узнаете, миледи, если вспомните. Высокий такой… Вы могли бы его назвать их руководителем.

Я почувствовала, как меня охватило волнение.

— Он вернулся? — повторила я.

— Да… он помнит вас, миледи. Он спрашивал, не бывали ли вы здесь с тех пор? Я сказал ему, что видел вас… один раз. Это было в тот раз, когда вы и миледи останавливались здесь, с джентльменом. Я сказал: «Только один раз, сэр, и с тех пор я ее не видел».

— Как давно это было? — спросила я.

— Несколько недель назад… не больше.

Я сменила тему, спросив, не могли бы мы получить на ужин пирог с куропаткой.

Мы с Харриет заняли комнату, в которой прежде жил генерал. Кларисса спала в кроватке рядом с моей постелью, но среди ночи я проснулась оттого, что она карабкалась ко мне на постель. Перед тем как проснуться, я видела во сне ее отца.

Я крепко прижала ее к себе. Никогда не думала, что смогу испытывать такую бескорыстную любовь, как к этому ребенку.

Мне не жаль было покидать «Черного борова», и рано утром мы двинулись в путь. Есть нечто очень волнующее в цоканье копыт по дороге и нечто бодрящее в свежести раннего утра. Мы с Клариссой смотрели в окно, привлекая внимание друг друга каждый раз, когда нас что-то интересовало. Она приглашала меня посмотреть на прелестных бабочек и указала мне на прекрасного красного «адмирала», которого ей удалось обнаружить. Мне хотелось бы знать природу так, как ее знала Дамарис, потому что мне нравилось учить Клариссу.

По мере того как мы приближались к Довер-хаусу, Я все больше и больше беспокоилась.

Чем ближе мы подъезжали к Довер-хаусу, тем сильнее я ощущала желание повернуть назад. Но, конечно же, это было невозможно. Когда-нибудь я должна встретиться с моей сестрой лицом к лицу. Я даже представить себе не могла, какой будет ее реакция. Вполне вероятно, что она откажется говорить со мной, а может быть, она горько попрекнет меня. По крайней мере, она будет готова к нашей встрече… так же, как и я.

Я спрашивала себя, рассказала ли она кому-нибудь о том, что видела, моей матери, например?

Подождем — увидим.

Когда мы подъехали к Довер-хаусу, в зале нас уже ждали моя мать и Ли, которые услышали грохот колес кареты.

Я открыла дверь и тут же очутилась в объятиях матери. Она всегда безумно радовалась нашим встречам.

— Милая Карлотта, так чудесно снова видеть тебя! — улыбнулась она, а в глазах у нее стояли слезы.

— Привет, Присцилла! — сказала Харриет. — А вот и твоя внучка. Кларисса, подойди и поцелуй свою бабушку.

Мать наклонилась, и Кларисса обвила своими ручками ее шею. Она нежно поцеловала ее, и глаза моей матери вспыхнули от счастья.

— А у нас в корзинке лежит голландский имбирный пряник, — с важным видом сообщила Кларисса, так, будто по значимости ничего не могло сравниться с этим известием.

— Да неужели? — воскликнула мать.

— Да, и пирог с фруктами внутри, и сыр… и баранина и… и…

— Карлотта, ты, как всегда, прекрасна! — заметил Ли. — И ты, Харриет!

— Ну, а как вам нравится наша карета? — спросила Харриет. — На дорогах все были от нее просто в восторге, а вы как считаете?

— Мы так рады видеть вас, — ответила мать, — что ни на что другое даже внимания не обращаем, но карета, действительно, — настоящее чудо.

— Самая большая гордость Бенджи, — заявила Харриет. — За исключением Карлотты и, конечно, Клариссы.

— Карету отвезут в конюшню: там есть помещение для этого, — сказал Ли. — Я пойду прослежу, чтобы все было в порядке.

— Вы, должно быть, устали с дороги, даже несмотря на такую прекрасную карету? — говорила мать.

— А где Дамарис? — спросила я. Лицо моей матери погрустнело.

— Она в своей комнате: опять себя плохо чувствует И лежит. Я сказала, что ты все поймешь.

— О да! Я понимаю… И часто у нее… такие приступы? С тех пор?

Мать кивнула, и на ее лице появилось беспокойство.

— Конечно, сейчас ей уже немного получше, но эта ужасная лихорадка… Часто ее руки и ноги совсем не двигаются, а иногда она даже не может поднять руки, чтобы расчесать волосы.

— Бедняжка Дамарис! А как у нее… настроение?

— Хорошее… иногда, но чаще всего она лишь тихо сидит. Ты знаешь Дамарис: она всегда думает только о нас… об отце и обо мне… и «напускает» на себя хорошее расположение духа. Твой приезд поднимет ей настроение: она так ждала его. Думаю, она мечтает повидаться с Клариссой.

— Я могу отвести ее к ней прямо сейчас.

— Да, идите, идите поскорей! Тогда она будет знать, что ты пришла к ней сразу, как приехала.

Я взяла Клариссу за руку.

— Мы идем знакомиться с твоей тетей Дамарис — А почему?

— Потому что ей хочется увидеться с тобой. Она — твоя тетя.

— А почему она моя тетя?

— Потому, что она — моя сестра. — Вот только не спрашивай, почему она моя сестра. Она моя сестра, и все тут.

Кларисса с напускной покорностью понурилась, и мы пошли наверх. Я крепко сжала маленькую ручку: присутствие ребенка смягчит нашу встречу.

Я постучалась в дверь.

— Кто там? — спросила Дамарис.

— Карлотта, — ответила я. Секундное замешательство, а потом:

— Входи.

Я открыла дверь. Кларисса кинулась вперед и подбежала к кровати, где остановилась и с интересом принялась разглядывать Дамарис.

— Дамарис, — сказала я, — как… как ты себя чувствуешь?

Она бессмысленно взглянула на меня.

— О, со мной все в порядке, Карлотта, когда лучше, когда хуже.

Она изменилась, повзрослела. Я с трудом узнала ее. Она очень похудела, хотя раньше была довольно полной девушкой. Лицо ее было бледного цвета, а в глазах застыло такое выражение, как будто она потерялась и никак не может найти дорогу Я сразу поняла, что давнее восхищение, переходящее почти в обожествление, что я внушала ей раньше, бесследно исчезло, — Хорошо доехали?

— Да, мы ехали в новой карете.

— А у нас есть голландский имбирный пряник… — начала было Кларисса.

— Кларисса, пожалуйста, хватит! — взмолилась я. — Никому не интересно выслушивать твои рассказы о еде.