Жили-были двое - Екатерина Риз Страница 57

Митя вдруг хлопнул ладонями по столу.

— Мама, давай есть!

— Давай, милый, — рассеянно отозвалась она.

А когда ставила перед сыном тарелку макарон с сыром, невольно представила рядом Толю. Две одинаково русые курчавые макушки, похожие улыбки и уж точно одинаковый аппетит. По позвоночнику пробежал холодок, и Саша поторопилась отвернуться.

— А как ты сходила в ресторан? Там вкусно кормили?

— Не слишком.

— А торт был?

Саша провела ладонью по отрастающим волосам сына.

— Нет, Митя, не было торта.

— Странный ресторан.

— Мить, ты думаешь, что люди ходят в рестораны, чтобы торт есть, — всё-таки улыбнулась Саша.

— А разве нет? В ресторане должно быть всё самое вкусное. А потом торт.

Саша рассмеялась, затем кивнула на его тарелку.

— Ешь макароны.

— А печенье у нас есть?

— Есть. Но только к чаю. А не грызть весь вечер, как хомяк. Ешь, тебе ещё два упражнения по русскому делать.

Митя скуксился и ткнул вилку в спагетти, принялся их накручивать. А Саша села на диванчик позади него и руки на груди сложила. Вздохнула. А когда услышала тихую мелодию телефона из комнаты, в досаде поморщилась. Опять звонит, опять… Не могла точно знать, что это Толя, но почему-то была в этом уверена.

Митя, конечно, не знал, не мог знать о том, что у неё на уме и на душе, тем более, отчего у неё нет сил и голова болит. Поэтому после того, как домашнее задание, наконец, закончил, прибежал к ней, принёс ноутбук, и Саша стойко около получаса обсуждала с ним новую историю. Ребёнок же не виноват в её проблемах. С ним нужно быть спокойной и уравновешенной, и улыбаться, чтобы ему даже в голову не пришло, что в их маленькой семье произошло что-то серьёзное и неприятное. Хотя, надо быть честной: по поводу «неприятное» — это ещё неизвестно, нельзя быть несправедливой. Ведь она знает, знает, что тайком Митька размышляет о том, что случилось с его отцом, почему они никогда об этом не говорят и что Саша от него скрывает. Поэтому «неприятно» она старается не произносить, даже мысленно. И опять же ради сына.

Вечером Толя позвонил ещё раз. Митя уже был в постели, досматривал последний разрешённый в это время мультфильм, Саша из его комнаты вышла, и мысленно махнув рукой на доводы разума, да и разозлившись на настойчивость Ефимова, на звонок ответила. Правда, лишь для того, чтобы сказать:

— Перестань мне звонить. У меня ребёнок засыпает.

Толя вздохнул.

— Но ты же днём к телефону не подходишь.

— Толя, если я не подхожу, значит, говорить с тобой не желаю. Ты об этом не думал?

— Перестань, — он явно разозлился на её тон. — Язвительность тебе не идёт, малыш.

— А что мне идёт, по-твоему? Собачья преданность?

— Саша!

Она выдохнула, на секунду зажмурилась. Потом призналась:

— Я не могу с тобой говорить, правда.

— Ты злишься и нервничаешь, — подсказал он.

— И у меня есть повод для этого!

— Не спорю. Но, Сань, я ведь тоже не сижу спокойно на диване. У меня… голова кругом.

— И как ты восстанавливаешь способность трезво мыслить, интересно? Водкой?

— Вообще-то, виски. Но ты язва, причём конкретная.

Саша остановилась перед зеркалом, посмотрела на себя, на пылающие щёки, волосы за ухо заправила.

— Да, не повезло тебе.

Он помолчал, затем другим тоном, более мягким, сказал:

— Малыш, надо поговорить и всё обсудить.

— Что «всё»? — подозрительно переспросила она.

— Саш, прекращай дурить, — всё же не сдержался он, и вот тогда Саша и расслышала в его голосе пьяные нотки. Не слишком явные, но Ефимов принялся растягивать слова, и Саше это было хорошо знакомо.

— Я тебя просила!..

— Не надо меня просить! Я уехал сегодня, чтобы дать нам всем время успокоиться. И обдумать всё.

— Хорошо тебе говорить, — поразилась она. — Мне обдумывать совершенно нечего. — Саша до предела понизила голос, и дверь в свою комнату прикрыла. — Ты строишь свой центр, вот и строй. Мой сын тут причём?

— Не только твой.

— Мой!

— Это к такому решению ты пришла?

— Я ни к чему не приходила, Толя. Необходимости не было. Это ты сидишь в обнимку с бутылкой, и к решениям приходишь, а у меня ребёнок. Его надо кормить, с ним надо учить уроки и укладывать его спать. И все наши решения ему не интересны.

— Ты в этом уверена?

В этом она уверена не была, и это больше всего расстраивало. То, что она не могла с уверенностью сказать, как Митя воспримет новость о том, что в его жизни готов объявиться отец. Настоящий отец. Вот только она также не могла сказать, каким отцом Ефимов стать собирается. И надолго ли. До окончания строительства, а затем редкими наездами?

— Я хочу его увидеть.

Вот после этого в горле комок встал. Саша руку в кулак сжала, потом головой помотала.

В голове ни единой мысли о том, как она эту новость Мите преподнесёт. Поэтому сказала:

— Я подумаю.

— Ты подумаешь? — поразился Толя, и голос невольно повысил. — Я его отец!

— Я подумаю, — перебила она его. — Потому что отец — это не только факт отцовства. А у тебя это в голове никак не уложится, как посмотрю. Всё, я больше не могу говорить.

И решив не ждать ответа, телефон выключила. Вот так. Так с ним и нужно разговаривать. Коротко, ясно и решительно. Интересно, насколько её решительности хватит.

Как назло наутро Митька принялся рассказывать о своей спортивной секции, о том, что его новых друзей частенько папы встречают. Говорил он это без жалоб, особого сожаления или зависти, просто рассказывал, какие бывают папы, и какие у них бывают машины, усы, а также работы, а Саша нервно накрывала на стол и помешивала кашу в кастрюльке. Пару раз вздохнула, не удержалась. Правда, тут же сыну разулыбалась, а ещё посоветовала побольше слушать тренера, а не разглядывать машины и телефоны у чужих пап. А ещё кашу есть.

— Каша вкусная, лопай, — попросила она.

А Митька на тарелку с манной кашей посмотрел в задумчивости, за ухом почесал.

— А колбаски?

— Каша полезнее, Митя.

— Так я же не спорю…

— Ешь, — снова попросила она, а сама с кухни вышла. Необходимо было перевести дух, а заодно проверить Митькин портфель. Это дело должно было занять её внимание минут на десять. Рюкзак сына был как всегда забит, и Саша помнила, что с вечера диктовала ему, что именно и какие учебники ему следует положить, но помимо них в рюкзаке могло найтись всё, что угодно. От модели самолёта, которую она нашла в прошлый раз, до надкусанного пару дней назад яблока. А ещё куча ручек, фломастеров, деталей лего, помятых тетрадей и ещё множество безумно нужных, но позабытых вещей. Саша все эти нужные вещи разбирать и выкидывать не успевала. Зато каждый раз радовалась тому, что портфель Мити заметно легчал. Мальчишки есть мальчишки, и если она сама в Митином возрасте обожала рисовать на полях тетрадей и дневников цветочки и коллекционировала фантики от конфет, то её сын собирал всякие железяки непонятного назначения, колёса от игрушечных автомобилей и наклейки с Человеком-Пауком. С этим приходилось мириться и это принимать. Саша периодически выгребала из портфеля и ящиков его письменного стола хлам, Митя никогда ничего из этого не хватался, и они жили в мире и покое.