Как покорить маркиза - Джулиана Грей Страница 57

– Крупица любви, – подсказала Стефани.

– Да. Любви. – Он произнес это слово с горькой иронией. – Так что мне нравились ее объятия и знаки внимания, пока однажды ночью мачеха не пришла ко мне в комнату. Она сказала, что хочет подоткнуть одеяло, как будто это было самым обычном делом для мальчишки тринадцати лет. Потом заявила, что хочет посмотреть на меня, полюбоваться моей красотой. А я не знал, что делать. У меня не было мамы с шести лет, и я смутно представлял, что нормально, а что – нет.

– Ох, Хэтерфилд.

– Она начала приходить ко мне и трогать меня. Не каждую ночь, может, раз в неделю. Я ненавидел это, но когда она не приходила, то мне становилось страшно, что я ей больше не нужен. Мачеха сыграла все как по нотам. В одну из таких ночей она сняла с себя одежду. Мне было четырнадцать или пятнадцать. Тогда я уже знал, что ей было нужно, и испугался до смерти – ее и своих чувств тоже. Просил уйти, но она заявила, что скажет отцу, будто я заставлял ее делать это, шантажировал. А еще сказала, что видит – я тоже хочу этого. Потом коснулась меня там и… – Хэтерфилд встряхнул головой. – Моя мачеха сделала это своей рукой.

– Ты был еще ребенком.

– Нет, Стефани, мне уже исполнилось пятнадцать. Я был сильным и мог оттолкнуть ее, но не сделал этого. Не мог. Мне было отвратительно, но я не нашел в себе сил, чтобы остановить ее. Боже, в том возрасте меня возбуждал даже вид изогнутой ножки пианино, похожей на женское бедро. Что я мог сделать, когда ко мне ночью пришла красивая женщина, сняла с меня одежду и… – Он ударил кулаком в стену. – Слава богу, после этого я уехал в Итонский колледж. В школе мне было стыдно смотреть на других парней. Я считал себя грязным, не таким, как они. Меня называли красавчиком, ангелочком, но, боже, если бы они знали!

– Не ты был грязным, а твоя мачеха. Это она соблазнила тебя.

– Я боялся ехать домой на школьные каникулы. У меня появились друзья, и когда они приглашали погостить у них, я с радостью соглашался. Я умел хорошо притворяться, играть роль души компании. Все считали меня обычным милым приятелем, с которым здорово веселиться дома во время пасхальных или летних каникул. Когда я все-таки приезжал к себе, то всегда молился, чтобы отца и мачехи не было дома. Чтобы они уехали в Лондон и не стали требовать меня к себе. Но самым страшным для меня было Рождество. Понятно, что по традиции надо проводить его дома. А там меня ждала она. Я стал запирать дверь, но мачеха сменила замок, чтобы его можно было открыть снаружи. Она приходила ко мне и выпытывала, встречался ли я с девочками и какие штуки проделывал с ними.

– И что ты ей отвечал?

– Что у меня никого не было. Я говорил правду, потому что не смел даже смотреть на девушек. В мои семнадцать лет, на следующую ночь после Рождественской, она залезла ко мне в постель. Я выскочил и кинулся к двери. Мачеха пригрозила, что начнет кричать, и уже открыла рот, чтобы позвать на помощь.

Слезы покатились по щекам Стефани. А Хэтерфилд продолжал стоять у стены. Вытянув руки перед собой, он опирался о нее, словно ноги не могли его держать. Вид его опущенной головы терзал ей сердце. Стефани подошла к нему и остановилась рядом, у стены. Она знала, что его сейчас не стоит трогать, и просто стояла неподалеку.

– Но я не мог сделать этого, потому все-таки вырвался и сбежал на верхний этаж, где спрятался в одной из старых спален, предназначенных для прислуги. Там я чуть не замерз до смерти. Это была последняя ночь, которую я провел под одной крышей с отцом и его женой. Сначала меня приютил Уортингтон, а потом я уехал в Оксфорд.

– Вот и все. Ты стал свободным.

Он отрывисто рассмеялся и воскликнул:

– Свободным? От чего свободным, Стефани, от греха? Нет, все вышло иначе. Весь ужас заключается в том, что, когда я отправился на Пасху домой к моему другу, его мать соблазнила меня в оранжерее, прямо после церковной службы. Честно говоря, я почувствовал облегчение. А еще мне это понравилось, и не успел я оглянуться, как понял, что все время хочу близости с женщинами. Не буду вдаваться в детали, скажу только, что год или чуть больше крутил любовь с изнывающими от желания дамами, а когда их не было рядом – ходил к проституткам. Это случалось не каждую ночь, порой меня хватало на неделю воздержания. Но потом я все равно срывался и имел двух или трех женщин за ночь, иногда даже – всех сразу. Я ненавидел себя за этот разврат, чувствовал грязным, но не мог остановиться. В итоге подцепил болезнь и понял, что пора остановиться. Как раз в то время я познакомился с моим другом Пенхоллоу, сыном Олимпии…

– С моим кузеном? С Роландом Пенхоллоу?

– Да. Отличный парень. Он занимался греблей в коман-де университета и уговорил меня попробовать. Сказал, что у меня идеальное сложение для гребли. Я послушался, и мне безумно все понравилось. Пенхоллоу мне немного помогал. Он учился на последнем курсе, был чертовски умен и… и благодаря ему я понял, что смогу завязать с прошлым. Смогу стать приличным человеком. Я с головой окунулся в этот тяжелый спорт и отказался от порочной жизни. Я даже…

– Да? – нежно спросила Стефани.

Наконец Хэтерфилд опустил руки. Он прижался щекой к стене и отвернулся от нее.

– С тех пор я даже ни с кем не целовался. Ты была – первой.

– Но почему?

– Я не доверял себе. Боялся, что вновь вернусь к прежнему разврату. Каждый раз, флиртуя с девушкой, я думал: что, если бы она узнала о моем прошлом? О том, чем я занимался с мачехой, с женой моего отца?

Стефани покачала головой и ответила:

– Это не ты занимался, а она. Ты был одиноким мальчиком, а мачеха – взрослой женщиной, которой ты доверял, ведь она была обязана защищать тебя! Нет, ты ни в чем не виноват.

– Факт в том, что это случилось. Я позволил этому случиться. А после все женщины, которых я имел…

Стефани осмелилась положить руку ему на плечо.

– Послушай меня, – сказала она. – То, что с тобой произошло, ужасно. Мне хочется схватить твою мачеху за шею и задушить ее. Ты был невинным мальчиком, ты страдал и до сих пор продолжаешь мучиться. Но для меня ты остался таким, каким я знаю тебя – ярким мужчиной, с чистой и прекрасной душой, с огромным и одиноким сердцем. Все осталось в прошлом, и ты должен наконец простить себя, как давным-давно тебя уже простил Господь. Посмотри на меня, Хэтерфилд. Повернись ко мне.

Он вздохнул, но исполнил ее просьбу. Его взгляд был таким горьким, он выглядел таким измученным, что Стефани, не думая, шагнула к нему и взяла лицо Хэтерфилда в ладони. Одеяло соскользнуло с ее ладоней и упало на пол.

– Пойдем со мной наверх, – сказала она.

Хэтерфилд закрыл глаза и покачал головой.

– Со мной все будет по-другому. Когда мы вместе, когда мы целуемся и ласкаем друг друга – все хорошо, правильно и прекрасно. Потому что у нас есть любовь.

Хэтерфилд тут же открыл глаза.

– Да, – продолжала Стефани, – это так. Ты нужен мне. Мне важно чувствовать тебя рядом, быть в твоих сильных руках, согреваться от твоей страсти. Наверное, мне не стоит говорить такие откровенные вещи, но я не могу иначе.