Соблазн гнева - Татьяна Голубева Страница 57

Телефон снова звякнул, и Марина крикнула в трубку:

– Да!

– Я внизу, у подъезда, – сообщил бутафор.

– Бегу!

Она действительно припустила вниз по лестнице со всех ног, спотыкаясь от торопливости. Куда она так спешила, Марина не сумела бы объяснить. Просто ей хотелось как можно скорее увидеть наконец спокойного Мишу, поговорить с ним, а может быть, даже и пожаловаться на свои горести…

Михаил стоял возле новенькой «десятки», солидный и уверенный в себе. И стоило Марине увидеть бутафора, как ей сразу стало легко и спокойно. Что-то было в Мише такое, что действовало на нее как хороший транквилизатор.

– Привет! – весело бросила она. – Давненько не виделись!

– Ну, не так уж и давно, меньше месяца прошло, – улыбнулся Михаил. – Садись, поехали.

Он распахнул перед Мариной дверцу машины, как настоящий светский лев. Не иначе как у актеров научился, подумала Марина. Но ей понравились манеры бутафора.

Как только они тронулись с места, Марина спросила:

– А почему ты у Ольги больше не бываешь?

Бутафор слегка замялся, потом сказал:

– Да понимаешь, работы много было в последние дни, некогда по гостям расхаживать.

– Мог бы хоть позвонить.

– Мы большой спектакль сдавали, правда, допоздна каждый день пахали. Да я и не думал, что ты будешь ждать моего звонка.

Марина чуть было не брякнула по привычке: «Да кому он нужен, твой звонок!» – однако вовремя прикусила язык и сказала:

– Но ты ведь прекрасно видел, что мне интересна твоя работа!

– Вот сейчас и познакомишься с ней, – улыбнулся Михаил.

Ехали они недолго, минут пятнадцать, и все по каким-то закоулкам, совершенно незнакомым Марине, и внезапно очутились перед бесконечно огромным старинным зданием, сложенным из крупного темно-красного кирпича.

– Прибыли, – сообщил бутафор. – Выпрыгивай, красавица.

Марина с удовольствием выпрыгнула из машины. Она в эту минуту ощущала себя едва ли не школьницей. Ей хотелось скакать, визжать, залезть на дерево… Михаил наблюдал за ней, едва заметно посмеиваясь.

– Ну, где твое колдовское царство, творец вещей?

– Да тут неподалеку. Идем.

…Это был вечер воистину волшебных, сказочных впечатлений. Марина собственными глазами увидела, как изготавливаются огромные декорации, как делаются занавесы к разным спектаклям, как возникают копии мраморных скульптур, задники, как «вырастают» деревья…

Михаил, видя горящие глаза Марины, рассказывал и рассказывал без конца, объясняя одно, другое, третье… Марина узнала также, что далеко не все нужные для сцены вещи делаются вот здесь, в мастерских. Многое сооружали прямо в театрах, если позволяло место. А уж всякие мелочи тем более не имело смысла заказывать на стороне.

– У каждого театра есть свои бутафоры, – пояснял Миша. – Но я, например, часто работаю по договору то тут, то там. Просто в силу необходимости, понимаешь? То ли театральные мастера не успевают, то ли не справляются, если что-то очень сложное. Так что я знаком со всеми в городе.

– Завидую, – искренне сказала Марина. – Такой интересный мир!

– Так почему бы тебе не попробовать в нем прижиться? – осторожно предложил Михаил. – Давай приходи прямо завтра, испытаешь себя. А? Как тебе идея?

– Идея нравится, – кивнула Марина. – Только я немножко боюсь. Вдруг у меня ничего не получится?

– Не получится – не горюй, мы тут не с парашютом прыгаем.

– Не поняла, при чем тут парашют? – Марина вопросительно посмотрела на бутафора.

Тот усмехнулся:

– Ну, говорят же, что если с первого раза не получилось, то парашютный спорт не для вас.

Марина расхохоталась от всей души. Да уж, действительно, там второй попытки не будет. Расшибешься в лепешку – и все дела. А здесь… Даже если она испортит некоторое количество бумаги и клея, особого убытка это никому не причинит. К тому же она может без труда возместить потери из собственного кармана. Но вот об этом Марина предпочла промолчать. Ей в первый раз за все годы жизни в Питере не хотелось выглядеть богатой бездельницей.

Она прекрасно видела и чувствовала, что в этом мире бездельников не любят. Здесь ценили только талант и трудолюбие. Все остальное для обитателей театральных мастерских никакого значения не имело. Будь ты хоть Ротшильд, хоть Березовский, но если не умеешь изготовить из папье-маше античный кувшин или китайскую напольную вазу, грош тебе цена.

И Марине отчаянно захотелось стать своей для этих людей.

Стать своей, добиться признания.

Ей не понадобилось много времени, чтобы решиться. Когда Михаил остановил свою машину перед Марининым домом, Марина просто спросила:

– Во сколько мне приходить завтра?

Сначала к ней просто присматривались, это Марина поняла сразу. Никакие рекомендации, пусть даже такого уважаемого человека, как Михаил, не заставили бы этих людей принять новенькую как свою. Сначала местные труженики должны были разобраться, чего она стоит сама по себе.

И Марина изо всех сил старалась доказать, что она не пустышка, что Миша не ошибся, приведя ее в круг доверявших ему людей. И в общем, справлялась с заданиями. Оказалось, что она немножко умеет лепить из пластилина и глины и не забыла, как держать в руках иголку, и кисть тоже вполне неплохо ложилась в ее пальцы… Марина от души радовалась, когда у нее что-то получалось достаточно хорошо, с удовольствием училась всему на свете и, как ни странно, ничуть не обижалась на подтрунивания новых знакомых.

Это удивляло ее саму. Прежде, когда кто-нибудь в тусовке пытался пошутить в ее адрес, Марина мгновенно вскипала бешенством, и гневу ее не было предела. Она могла ругаться с шутником целый вечер, а потом еще до утра перебирала в памяти все, что было сказано, и прикидывала, что еще можно было бы сказать, чтобы ударить весельчака побольнее. И внутри у нее все горело, пылало, она ненавидела всех… А теперь… теперь она просто отвечала шуткой и ничуть не гневалась.

Почему?

Марине очень хотелось это понять, но никак не получалось. И однажды она, не выдержав, заговорила на эту тему с Михаилом. Она уже доверяла ему бесконечно, и когда он отвозил ее домой по вечерам, они болтали на самые разные темы, и Марине всегда было интересно слушать Мишу. Он был такой умный, так хорошо знал людей!

Марина спросила прямо:

– Миша, почему меня теперь не обижают шутки? Раньше я знаешь как заводилась, когда надо мной шутили? Жуть! Самой вспомнить неудобно. А теперь – хоть бы что.

– А на что обижаться-то? – удивился Михаил. – Люди же просто болтают разную ерунду, чтобы веселее было работать, и все! Никто же не хочет как-то тебя задеть, оскорбить. Шутка – она и есть шутка, что в ней может быть обидного?