По ту сторону безмолвия - Джонатан Кэрролл Страница 57

Однажды, спустя несколько месяцев, она увидела в супермаркете ту дрянную газетенку, «Сенсации и разоблачения». Из тех, что рассказывают о приземлениях инопланетян и лекарствах от рака. На первой странице красовался заголовок: «Город, где пропадают младенцы». И фотография Гарамонда — Лили узнала ее, потому что на первом плане красовалась заправочная станция, где ей чинили машину. Она купила газету и прочла статью, стоя возле супермаркета. В городке за три года похитили двух младенцев, и ни одного так и не нашли. В заметке назывались фамилии семей. Одна — Майер. Там были их фотографии, и ей страшно понравилась внешность и Грегори, и Анвен. Чудесные лица. Умные, интеллигентные. Они не были родителями Линкольна. Лили ни разу не захотелось узнать, кто были его настоящие родители, но с Майерами случилось то же самое и так близко от того места, где она забрала Линкольна. Слишком большое совпадение. После Лили нравилось думать, будто Майеры — его родители. Поэтому иногда, очень редко, чтобы не возбудить подозрений, она потихоньку наводила о них справки. Я видел вырезки. Сначала она позвонила в справочное в Гарамонде и узнала их тамошний адрес. Когда они переехали, узнала новый адрес на почте — Майеры оставили его для пересылки корреспонденции. Спустя несколько лет Лили написала в газету того городка, куда они переселились, и спросила, не публиковалось ли в ней что-то о Майерах. Назвалась родственницей, сказала, что собирает альбом вырезок для предстоящего большого семейного сбора. Она всегда называлась выдуманным именем и просила высылать материалы на адрес почтового ящика. Ну и что же? Кто мог увязать ее с Майерами?

Линкольн смог.

Если он поджег их дом, даже не поговорив с ними, что он сделает с Лили? Теперь, когда Линкольн знает, что Анвен Майер — не его мать, он оставит ее в покое. Но Лили он в покое не оставит точно. Так или иначе, сейчас или позже, Лили и меня… И, может быть, даже… Мысль настолько жуткая и чудовищная, что мой мозг почти отказывался ее принимать: что он может сделать со своей младшей сестрой?

Я мог бы остаться и поговорить с Бренданом, но зачем? Чтобы получить дополнительное доказательство того, что я уже знал? Рассказ Брендана был слишком поразительным, чтобы оказаться ложью. Его похитили, но спустя годы нашли и вернули родителям. Наверное, Линкольну это показалось бешеной несправедливостью и насмешкой! Я представил себе обоих мальчиков на лужайке перед домом Майеров тем ранним утром. Может быть, к тому времени уже рассвело? Два мальчика, каждый с биографией, которой не заслужил ни один человек. Один — голый по пояс, в драных штанах и со стрижкой «ирокез», другой — только что с постели, в еще теплой пижаме (какой трогательный образ — подросток в пижаме), стоят на лужайке и разговаривают. Что они сказали друг другу? Как прошел разговор? Возвращаясь к своей взятой напрокат машине, я раз десять прикидывал, что они могли сказать за несколько минут, до того как Линкольн в ярости набросился на Брендана и ударил ногой в пах. Таков его стиль — бить по яйцам, держать за комодом пистолет, уезжать в угнанном «Мерседесе». Наш сын. Мой сын.

Когда Линкольн был помладше, и ему становилось скучно, он обычно забредал в мою комнату с выжидательным выражением на лице. Присматриваясь, не занят ли я, подходил и спрашивал:

— Ну, что тут у тебя, Макс?

— Да ничего особенного, приятель. А ты что поделываешь?

— Ничего. Не хочешь чем-нибудь заняться? Только если ты свободен, конечно. Только если есть время.

Время я всегда находил: меня страшно радовало, что этому маленькому мальчику нравится мое общество.

Вот о чем я думал, второй раз в жизни мчась по шоссе из Сомерсета. Я улыбнулся. На обратном пути в Нью-Йорк меня посещаю много таких же хороших воспоминаний, от которых становилось еще больнее. Похоже на то, что чувствуешь по дороге с похорон. Прекрасные воспоминания о тех временах, что ты провел вместе с покойным. Прошлое не вернуть.

Добравшись до скоростной трассы, я решил, что делать. На следующей стоянке для отдыха съеду с дороги, разыщу телефонную книгу и начну звонить в разные авиакомпании. Когда у них следующий рейс на Лос-Анджелес? Из какого аэропорта вылет? Я не сомневался, что теперь Линкольн поедет домой. Его злость на Майеров самым потрясающим, неожиданным образом обратилась против него самого. На кого, кроме Лили, он теперь может выплеснуть свою злость, на ком выместит двойную порцию гнева? Сначала — заставить ее сказать, кто были его настоящие родители, чтобы попробовать найти их. А потом… Но Лили не знает. Я уверен. Она даже не помнит, на какой дороге его похитила. Эти сведения легко узнать, связавшись с местной полицией, но ни она, ни я этого не сделали. Почему? Потому, что Лили не хотела знать, и я тоже не хотел; много лет назад я решил хранить ее тайну по своим собственным эгоистичным причинам.

Я приходил в отчаяние при мысли, насколько Линкольн меня обогнал. Он, наверное, уже в аэропорту, если не в самолете, летящем домой. Неужели мне придется еще узнавать в офисах авиакомпаний, когда вылетел их последний рейс на Лос-Анджелес? Удастся ли узнать, не было ли на борту некоего Линкольна Фишера? Скажут они это по телефону? Нет.

Еще я должен позвонить Лили. Позвонить и сказать, чтобы она ушла из нашего дома, нашей жизни, взяла малышку и бежала со всех ног от нашего сына, который возвращается, потому что он знает. А знает он по моей вине. Во всем виноват я. Я всему причиной, винить больше некого. Две тысячи дней назад я слишком внимательно присматривался, мне следовало оставить все как есть, и поверить своей любви, а не своим подозрениям. Моя вина. Неправильно воспитал чудесного мальчика, не дал ему чего-то, без чего нельзя вырасти хорошим человеком. Моя вина. Неверно наставлял его на правильный путь. Моя вина. А записки?! Дневник моей греховной жизни? Почему? Почему я это сделал? Ты делал, что мог. Ты делал то, что считал правильным. Нет, ты делал то, что, как ты думал, спасет тебя и Лили, и хрен со всем остальным миром. Все так, разве нет? Хрен со всем остальным миром. Моя вина.

Я проносился мимо грузовиков и автобусов, гнал полевой полосе, далеко превышая ограничения скорости, пытаясь мысленно сформулировать, что я скажу по телефону жене. Это будет кошмар. Лили, он знает. По моей вине. Он знает, и он едет, чтобы добраться до тебя. Может быть, и до Грир. Я один во всем виноват. Только я.

Я посмотрел в зеркало заднего вида и увидел быстро приближающуюся «ауди». Я сбросил скорость, пропустил ее, потом скользнул обратно на полосу и пару миль ехал за ним следом. Лили, Линкольн узнал о Майерах и полетел в Нью-Джерси. Он прочел мой дневник… В зеркальце заднего вида появилась еще одна машина. Я опять уступил. Она пронеслась мимо, сразу за ней — еще одна. Лили, собери чемодан для себя и Грир… Я опустил окно. Упакуй вещи, свои и Грир…

Я проговаривал эти слова, когда слева раздался этот звук. Узнал ли я его? Может быть, может быть, где-то в глубине души узнал. Завывание и скрежет металла, которые могла издавать только машина в предсмертной агонии, стремительно мчащаяся по дороге к аварии или поломке, которая может произойти в любую минуту.