Безжалостный распутник - Барбара Картленд Страница 57

Комнату озарял свет огромных свечей в высоких золотых подсвечниках. Окон не было, однако стены украшали росписи, причем совсем иные, чем внизу. Здесь можно было увидеть всех пернатых обитателей Монахова леса: синиц, серых воробышков, дроздов, скворцов, пятнистых куропаток, синекрылых соек, черно-белых сорок. Между ними, касаясь легкими крылышками нежных лепестков роз, порхали бабочки, пчелы собирали нектар с золотистой жимолости, а рядом кружились стрекозы.

Все помещение было уставлено цветами, наполнявшими воздух пьянящими ароматами, — лилиями, туберозами, гвоздиками, ночными фиалками.

Рядом с северной стеной стояла огромная кровать с резным изголовьем, изящно расписанным цветочным орнаментом на флорентийский манер.

Но потолок — вместо резного купола, который ожидала увидеть Сиринга, — был затянут синим шелком, подобно одеждам мадонны на картинах итальянских мастеров.

Сиринга недоуменно посмотрела на графа.

— А сейчас я продемонстрирую тебе мой последний сюрприз, — произнес он. — И чтобы увидеть его так, как должно, ты должна лечь в постель и посмотреть вверх.

Растерянная, но готовая выполнить любую его просьбу, Сиринга села на кровать. И, как будто поняв, что именно этого он от нее ждет, сняла атласные туфельки, с ногами забралась на парчовое итальянское покрывало и откинулась на подушки.

— Тебе удобно? — спросил граф.

— Я так взволнованна, — ответила Сиринга. — Мне и в голову не могло прийти, что обсерватория может быть столь прекрасна, а цветы делают ее похожей…

— …на наше тайное место? — закончил ее мысль граф.

Сиринга улыбнулась ему в ответ. Граф в свою очередь на мгновение задумался, как будто не знал, что ему делать дальше. Однако уже в следующий миг с решительным видом направился к свечам и задул их.

В комнате было жарко, и когда граф приблизился к трем большим свечам, горевшим по другую сторону огромной кровати, то снял с себя голубой атласный сюртук и бросил его на стул.

Его рубашка была из тонкого муслина, белый галстук завязан тщательнейшим образом.

«Как он хорош собой, — думала, глядя на него, Сиринга, — такой сильный, такой мужественный».

От этих мыслей она покраснела. Ей было неловко перед самой собой оттого, что она подумала о нем как о мужчине.

Граф приготовился задуть последнюю свечу, и в этот миг Сиринга заметила, что рядом с кроватью с потолка свисает толстый шелковый шнур с кисточкой на конце — такие обычно соединены с колокольчиком дворецкого.

Наконец последняя свеча потухла, однако Сиринга успела заметить, как граф потянул за шнур. Синий шелковый купол у них над головами медленно соскользнул с потолка, и Сиринга — а она лежала, откинувшись на подушки, — увидела над собой яркое звездное небо.

Ее взору предстали мириады звезд. Близилось полнолуние, и лунный диск наполнял комнату таинственным серебристым светом. От этого зрелища захватывало дух, на какой-то момент она лишилась дара речи, не в силах высказать свое восхищение.

Она все еще любовалась потрясающим видом небесного купола, когда граф подошел к кровати и присел рядом с ней.

Его лицо было в тени, однако голова и плечи четко вырисовывались на фоне лунного света. Он был так близко к ней, что у Сиринги перехватило дыхание, а по телу пробежала приятная дрожь.

— Ты сейчас похож на Юпитера, — прошептала она едва слышно.

— Могу ли я помочь тебе воспарить к небесам, чтобы ты забыла обо всем на свете и помнила лишь о нас с тобой и о нашей любви? — спросил граф.

— Если ты помнишь, именно об этом я тебя и просила.

— Я помню все, что ты говорила мне, — ответил он.

— И ты сделал все это специально для меня?

— Для нас с тобой, — уточнил граф, — чтобы мы навсегда запомнили день нашей свадьбы, чтобы никогда не забывали, что отныне мы навсегда вместе. Скажи, ты счастлива, любовь моя?

Сиринга глубоко вздохнула и прошептала:

— Кажется, теперь я понимаю, что имела в виду мать, когда говорила, что я должна отдаться лишь тому мужчине, которого люблю всем сердцем.

— И ты любишь меня именно так? — спросил граф.

— Я люблю тебя всем сердцем, люблю душой и телом. Я люблю тебя всем своим существом и хочу, чтобы ты сказал мне, что я должна сделать, чтобы отдаться тебе.

Произнося эти слова, она протянула к нему руки и, обняв его за шею, притянула к себе.

— Моя дорогая, моя любовь, моя жена!

Его губы были горячими, а поцелуй — страстным и требовательным. Граф крепко прижал к себе Сирингу, и от его прикосновений сердце забилось и затрепетало в ее груди. А потом она ощутила, как воспарила к звездам, и во всей Вселенной не было никого, кроме их двоих и их любви.