Замуж за 30 дней - Лючия фон Беренготт Страница 56

Но это, дорогие мои, уже совсем другая история.

Эпилог

— Солнце, это был просто сон. Ты понимаешь меня? Ничего этого не будет, никуда ты не упадешь…

— Хватит болтать, дай ей посидеть в тишине…

Тишина.

Убрав от лица бумажный мешок, я медленно открыла глаза и попробовала вдохнуть чистый воздух осеннего сада.

Вроде, помогло. Знакомые лица перестали двоиться и расплываться, пульс в ушах успокоился, тошнота отлегла от горла.

Просто сон. Они правы — и Кира, и мама с тетей…

Платье у меня нормальной длинны, каблуки невысокие — а в церквях везде преобладают кафедральные потолки. Глупо думать, что тот кошмар, где я оступаюсь и падаю посреди широкого прохода между скамьями, на глазах у многочисленной публики и видеокамер, был вещим.

А даже если и упаду. Ведь это суеверие — считать, что сие будет означать несчастливый брак.

Я, помнится, как-то Новый Год проспала, и после неделю ходила, борясь с депрессией, уверенная в том, что год будет отстойным — а вот и нет, одним из самых прекрасных годков оказался в моей жизни. Если не считать последнего — в котором я встретила мужчину своей мечты. И выхожу за него замуж.

Прям сегодня выхожу, минут эдак через пять. Как только приду в себя и меня перестанет тошнить и трясти от страха.

— Ну, как? — осторожно спросила мама.

Жестом я попросила ее сесть рядом с собой и положила голову ей на плечо.

Маму я не видела уже полгода — даже когда улетали, она не смогла выбраться проводить меня. Потом долго улаживали вопросы с визой, преодолевали бюрократические проволочки — как с одной стороны, так и с другой стороны…

И вот, вчера, четыре месяца после того, как я ступила на борт «Стивенсон 1», она, наконец, прилетела — моя, родная мама. Поведет меня под венец, а потом останется до рождения ребенка. А может и на дольше — если захочет, и позволят иммиграционные службы.

Со свекровью они поладили чуть ни с первого слова — точнее жеста, потому как изъясняться мама могла только на двух языках — русском и старорусском.

Рейчел тотчас же потащила маму на «шопинг». Ну, как «потащила»? Увезла на своем собственном самолете в славный город Нью-Йорк — прошвырнуться перед свадьбой по Пятой Авеню. Вернулась мама через три дня — настоящей светской львицей, ухоженной, разодетой и с запасом английского такого уровня, что хоть в переводчики подавайся.

— Все будет хорошо, — твердо пообещала мама, целуя меня в макушку. — Веришь?

Мама всегда умела сказать нужное — причем так, что в это действительно хотелось верить. И я поверила.

* * *

Неприятности пришли там, где их ждали меньше всего.

Нет, до алтаря я дошла вполне успешно — настоящей королевой дошла — с гордо поднятой головой, ровно и четко ступая по красному ковру, невзирая на километровый шлейфо-хвост, тянущий меня обратно. И смотрели на меня хоть и пристально, с интересом, но все же довольно дружелюбно — явно не желал мне вслух «убираться, откуда приехала»…

А потом случилось ужасное.

В самом центре сцены, у роскошного, заставленного цветами алтаря, глядя в глаза любимому жениху, я вдруг напрочь забыла текст клятвы верности, которую вызубрила, казалось, до такой степени, что ночью меня разбуди — выдам все без единой запинки.

Здесь, вероятно, требуется небольшое пояснение.

Клятва верности — та самая, которую невеста с женихом, путаясь в словах и с ужасной дикцией, читают с мятого, выуженного из внутренних карманов листочков — всегда вызывала у меня гомерический смех.

Ну как так? Как можно говорить слова любви, читая их с глупой бумажки? Уж я-то точно выучу все наизусть, отрепетирую до самого последнего взгляда и вздоха — чтобы потом, сколько бы мы не смотрели видео с нашей свадьбы, моя клятва вызывала что угодно, только не зависть. Ну, в крайнем случае, умиление.

А ведь свекровь уговаривала меня — не дури, сделай, как все нормальные люди делают. Ну что тебе стоит держать бумажку в руках и подглядывать, если что. Разволнуешься ещё, язык неродной…

Вот и стой теперь, выпучив глаза, чувствуя, как медленно леденеют ноги, пытаясь вспомнить хоть словечко.

— Вы должны сейчас прочитать вашу клятву… — деликатным шепотом подсказал мне пастор.

А то я не знаю… Черт, как же там начиналось — хоть бы первые слова вспомнить, а дальше, как по накатанной пойдет…

Дыхание внезапно сбилось, к горлу снова подкатил тяжелый ком — даже если бы вспомнила слова, уже и не выговорить…

В зале зашушукались, Пол вздернул на меня бровь. Он не хмурился, не выглядел сердитым. Скорее насмешливым — было заметно, что мои потуги его забавляют.

— Хочешь я прочитаю первым? — милостиво и тоже шепотом предложил он, поднимая руку и просовывая ее за пазуху токсидо — без сомнения, достать свою собственную «позорную» бумажку с клятвой.

Хотя, кто из нас более позорный, еще разобраться надо…

«Это наша мама села в лужу!» — уже слышала я его снисходительное пояснение подросшим наследникам во время просмотра семейного видео. — «Но мы ее все равно любим, правда?»

Без сомнения, я уже была красная, как вареный рак, но упрямо помотала головой, решив что буду импровизировать.

Открыла было рот, чтобы бы произнести явную банальщину навроде «Я люблю тебя и буду верна тебе до гроба»…

И тут это случилось. Отчетливый и довольно чувствительный пинок изнутри моего раздутого близнецами живота.

— Ой, мамочки! — вскрикнула я, хватаясь за пострадавшее место руками.

— Что случилось? — заволновался Пол, а вместе с ним стоящие рядом Кира и друг жениха.

Не отрывая рук, я медленно выдохнула.

— Меня пнули… В первый раз…

— Да ты что? Дай потрогать, может еще раз пнет… — забыв про свадьбу, Пол шагнул ко мне, накрыв пятерней сразу полживота.

— Господа, может мы уже закончим?.. — неуверенно начал пастор.

— Давай без клятв, — махнул на него рукой Пол. — Невесте отдохнуть надо…

— И посидеть с задранными ногами… — в полголоса дополнила его я, давя в себе смех.

Я успела рассказать ему эту байку — про ноги…

— Именно с задранными, — пробормотал он себе под нос, наскоро поцеловал меня, отошел на свое место и кивнул пастору.

— Давай жени уже — не видишь, наследники расшалились.

— Ой, еще раз! — снова пискнула я, схватившись уже за другое место. Это было странное ощущение — приятное и неприятное одновременно. Причем на этот раз, казалось, толкнулись обеими крошечными ногами… или руками… или…

Пастор нетерпеливо заныл.

— Господа, ну что же это… Мы так никогда не закончим.