Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли Страница 56

Всю зиму я была прилежна и старательна. Я работала – это было мое бриджпортское лекарство на все случаи жизни. И все же мадам Симон по-прежнему не интересовали мои собственные модели, но c’est la vie.

Однажды в Лувре я услышала, как женщина-гид читала лекцию группе американских туристов перед картиной Вермеера. Ей было под шестьдесят. Я задумалась, такой ли буду лет через тридцать. Надеюсь, что нет.

– Он рисует светом, – говорила она.

В своих турах я никогда не смела выдавать себя за эксперта по искусству. Мы по большей части просто прогуливались мимо самых известных картин.

Мой приятель, смотритель музея, спросил, не хочу ли я познакомиться со своей соотечественницей.

И кто же это был, как вы думаете? Сама мадам Клемансо. Жена того парня, который уложил Францию в постель к Англии.

– В девичестве я была Мэри Элизабет Пламмер, – доверительно сообщила она мне, – родом из Висконсина.

– А я Нора Келли из Чикаго. Мы с вами соседи, – ответила я.

– Мою бабушку звали Сьюзан Келли, – сказала она.

Позже смотритель рассказал мне ее романтическую историю с печальным концом. Клемансо был вынужден покинуть Францию еще молодым. Он преподавал в школе для девочек в Коннектикуте и там влюбился в свою ученицу, Мэри Элизабет, которой тогда было всего семнадцать. Женился на ней, привез во Францию. У самого Клемансо было много любовниц, однако, когда прошел слух, что его жена тоже изменяет ему, он развелся с ней, забрал троих детей и отказался поддерживать ее финансово. Теперь она зарабатывала на жизнь, работая экскурсоводом.

– Ужасно, – сказала я.

Вполне в стиле человека, который так заискивал перед Джоном Буллем ^[72], подумалось мне тогда.

Наступило первое апреля, Poissons d’Avril, французский День смеха. Отмечая его, здесь ели всякие сладости в форме рыб. Я расщедрилась на два фунта шоколадных рыбок в «Лилак», чтобы угостить мадам, Жоржетту и всех швей. Происхождение этого обычая мадам объяснить не могла, но подарок приняла.

– Издержки на деловые расходы, – сказала она.

Я внесла пять франков в бухгалтерскую книгу с красным кожаным переплетом, которую она мне дала. Мадам Симон заставляла меня записывать каждый заработанный мной франк и каждое потраченное су. Как настоящая деловая женщина. И это я, всегда просто отдававшая половину своей зарплаты Генриетте и никогда не задумывавшаяся о стоимости еды или ренты за квартиру. Я оставляла все эти заботы маме, а потом сестре. Остальное тратила на одежду и удовольствия. Теперь же я обеспечивала себя сама.

Сбережений у меня было не так много, но мадам твердила, что мне нужно купить новый комплект одежды на весенний сезон. Очень важно быть хорошо одетой. Все это я куплю, разумеется, у нее, и со скидкой. А расплачусь, когда смогу.

– Спасибо, – поблагодарила я.

Мне повезло с такой подругой. Хотя на самом деле я испытывала большое искушение купить один из весенних костюмов от Габриэль Шанель. Черную юбку, черный жакет с белой блузкой. Это весьма походило на мою форму в школе Святого Ксавье. Но если я надену что-то от Шанель, это будет как нож в сердце мадам Симон. Поэтому я просто с благодарностью оденусь в ансамбль зеленовато-голубого цвета. Ни Шанель, ни Кейпела я больше на мессах не встречала. Нужно будет спросить о них у отца Кевина.

Мы с мадам Симон и швеями как раз приготовились угоститься шоколадными рыбками, когда в студию ворвалась собачка – мелкое тявкающее создание. Сначала она носилась кругами, а потом начала прыгать на манекен для пошива платьев.

– Жоржетта, – сказала мадам Симон, – забери ее отсюда.

– Ах, Симон, я знала, что вам понравится Баскет!

Эти слова произнесла высокая дородная женщина, которая в этот миг входила в студию, шлепая сандалиями по деревянному полу.

– Где мои костюмы? – сразу спросила она. – Я должна получить их к субботе. В салон приезжает особый гость – друг Пабло из Испании.

Она провела рукой по наряду, выглядевшему в точности как облачение монахов-кармелитов, которое носят в церковной школе на Маунт Кармел. Только он был еще более коричневым и вздымающимся.

– Эта вещь утратила свою форму, – заявила она и тут заметила меня. – Bonjour, je m’appelle Gertrude Stein. Qui êtes vous? ^[73]

– Кого, меня? Я Нора Келли, – ответила я.

Вошла еще одна женщина, одетая как цыганка: длинная юбка, болтающиеся серьги в ушах.

– Привет, – поздоровалась она. – Я Алиса. Алиса Би. Токлас, если совсем уж официально.

– А нужно официально? – спросила я.

Алиса Токлас неторопливо прошла между Гертрудой Стайн и мной.

– Вы американка? – спросила она.

– Да, – ответила я, – из Чикаго.

– Жаль, – вздохнула она. – А мы из Балтимора. Всегда надеялась встретить тут кого-нибудь из нашего дома.

– Мы и так дома здесь, – ответила Гертруда Стайн. – Может, страна наша и Америка, но Париж нам родной город.

Затем она обратилась ко мне:

– Путешествуете по Европе?

– Нет. Я работаю здесь, в Париже. – Затем я добавила: – Учусь тут в Ирландском колледже.

Но ее было не провести.

– Значит, работаете на Симон? – Она повернулась к мадам Симон. – Ваша американская секретарша. Толковый ход.

– Я не ее секретарша, – бросилась возражать я.

Но Гертруда Стайн уже отошла от нас и рассматривала себя в большом зеркале мадам. Она приподняла свою юбку и дала ей упасть.

– Видите, как оно обвисло? – спросила она мадам Симон.

– Вероятно, ваша прачка обошлась с ним неаккуратно, – ответила мадам. – Возможно, она использовала не то мыло.

Все это было сказано по-французски, и я все поняла.

– Ничего подобного, – по-английски ответила мисс Токлас. – С другими ее костюмами все идеально, а я стирала их точно так же.

– Как бы то ни было, – вмешалась Гертруда Стайн, – я должна получить свои костюмы прямо сейчас. Они готовы?

– Готовы, – ответила мадам. – Я послала вам записку с приглашением прийти на примерку.

– Записку? Мы получали записку, Алиса? – Гертруда Стайн была явно недовольна.

– Получали, дорогая. Я же тебе говорила. Поэтому-то мы и здесь.

– А я думала, что мы просто выгуливаем Баскета, – удивилась Гертруда Стайн.

– Нет, Гертруда. Я вполне осознанно привела нас сюда.

– Ты должна была мне об этом сказать, Алиса.