Столетнее проклятие - Шэна Эйби Страница 56

— Авалон… — почти беззвучно выдохнул он и, склонившись ниже, накрыл ладонью ее полную трепетную грудь, припал губами к нежной коже. Авалон пронзила восхитительная дрожь. Маркус поднял голову, и она увидела, что в глазах его полыхает голубое пламя.

— Ты — совершенство, — едва слышно выговорил он и приник к ней всей жаркой тяжестью своего сильного тела.

Это был грех, тяжкий грех, потому что они не обвенчаны, грех вдвойне, потому что она поклялась никогда с ним не венчаться, но теперь все это не имело значения. Были только они двое. Авалон лишь смутно дивилась тому, с какой откровенностью ее неопытные руки ласкают его тело, касаясь самых сокровенных мест, упиваясь этим новым опытом.

Маркус застонал, и она едва не рассмеялась, торжествуя оттого, что этот стон вызвали ее неумелые ласки. Он отвел ее руки и снова приник к ней, опустился меж ее раздвинутых бедер, и она почувствовала дразнящее и пугающее касание его напрягшейся, горячей и твердой плоти.

— Авалон, — прошептал он, — суженая, любовь моя… прости…

«За что?» — хотела спросить она и не успела, потому что Маркус, стиснув твердыми пальцами ее бедра, вдруг одним сильным ударом вошел, ворвался в нее, и все ее тело пронзила жгучая боль. Вскрикнув, Авалон невольно отпрянула, но Маркус крепко держал ее и, шепча невнятно-нежные слова, двигался в ней все быстрее и быстрее. Боль стала таять, уступать место новому, неведомому, восхитительному ощущению. Они двигались теперь в едином ритме, и Авалон всем существом устремлялась навстречу пламени, которое с каждым движением все сильней разрасталось в ней, пока не взорвалось ослепительным, невыносимым блаженством…

Она закричала, и Маркус тоже кричал, и немыслимо блаженный миг длился, длился, укачивая их на волнах наслаждения.

Наконец Маркус, обессиленный, соскользнул на постель рядом с ней. Авалон замерла, ощущая, как медленно тает, растворяется в ее плоти сладостная истома, закрыла глаза, мечтая лишь о том, чтобы это длилось подольше…

«Я люблю тебя».

Авалон открыла глаза и встретилась взглядом с Маркусом.

Это он. Не шепоток химеры, не бестелесный шорох ветра — это его голос.

Смятение вспыхнуло в ней, поборов томительную плотскую сладость. Авалон порывисто села, отпрянула, прижимая к груди одеяло.

Неправда! Маркус вовсе не любит ее. Ему нужна невеста из легенды, а не настоящая Авалон. Он влюблен в это треклятое предание.

При этой мысли сердце Авалон сжалось от нестерпимой боли. Как могла она так забыться? Маркусу нужна не она, а дева-воин, спасительница проклятого клана.

— Авалон!

Маркус сидел рядом, протягивая к ней руку. Авалон отшатнулась. Он непонимающе нахмурился:

— Что с тобой? Тебе плохо?

— Нет, — сдавленно солгала она и опустила голову. Сердце рвалось от боли. Ну что же, и с болью можно жить и выжить. Даже если не очень хочется.

Авалон подняла голову и прямо, стараясь не дрогнуть, встретила его взгляд. Хочет смотреть на нее? Ну что же, пусть смотрит.

— Все хорошо, — опять солгала она.

Впрочем, чего же еще она ожидала? Только чудо могло бы отвлечь Маркуса от его заветной легенды, а она, Авалон, вовсе не чудо — обычная смертная женщина. Ей далеко до леди из легенды, перед которой склонялись кусты ежевики.

— Я должна вернуться в свою комнату, — отрешенно проговорила она.

— Почему?

Авалон поискала предлог и ухватилась за самый очевидный:

— Скоро придет служанка.

Маркус улыбнулся ей, и в этой улыбке было столько чувственности, что израненное сердце Авалон затрепетало.

— Мне жаль тебя разочаровывать, но, боюсь, служанка уже приходила и ушла. Видишь ли, обычно я встаю задолго до рассвета.

Авалон вздрогнула; и взгляд ее метнулся к валявшейся на полу одежде.

— Не тревожься, — продолжал Маркус, явно развеселившись. — Прошлой ночью я запер дверь.

Впрочем, полагаю, всему замку известно почему.

Авалон подвинулась к краю кровати, волоча за собой одеяло, но Маркус неторопливо потянулся к ней, перехватил ее руки, легко развернул к себе.

— Любовь моя, — сказал он, — не уходи. Нам нужно поговорить.

В глазах его сияли искры недавнего пламени, и Авалон дрогнула, понимая, что проиграла. Ее неудержимо влекло к нему. Покорившись, она позволила Маркусу вновь уложить себя на подушки. Он лег рядом и долго молчал, глядя на нее, перебирая пальцами ее спутанные серебристые волосы.

— Скажи, — наконец нарушил он молчание, — ты здесь счастлива?

Авалон понимала, что должна солгать и ответить «нет», но на это у нее не хватало духу. Что ж, пускай будет полуправда.

— Я… — Она чуть слышно кашлянула. — Я… да, счастлива. Отчасти.

— Почему же отчасти? — мягко спросил он.

Авалон помолчала, помимо воли глядя на его пальцы, которые все так же бережно перебирали ее волосы.

— Ну… так, как был бы счастлив всякий другой человек.

— Вот как? — Голос Маркуса не дрогнул. — Но тебе, верно, хотелось бы быть счастливее?

— Не знаю, — растерянно пробормотала она. — Да… наверное, да.

— И что же, по-твоему, могло бы сделать тебя счастливее?

Авалон никак не могла понять, к чему он клонит.

— Не знаю, — наконец повторила она, и собственный голос показался ей странным, чужим.

— Дом, — тихо сказал Маркус, все так же размеренно перебирая ее волосы. — Семья. Близкие.

— Место, где ты всегда будешь своей.

«И чтобы меня любили, — мысленно прибавила Авалон. — Чтобы ты любил меня».

— Да, — сказал Маркус тихо, словно отвечая на собственный вопрос. — Именно это.

И снова воцарилось молчание.

— Я мог бы дать тебе все это, — наконец сказал он. — Я дал бы тебе все, что угодно, лишь бы ты была счастлива.

Его пальцы наконец выскользнули из серебристой паутины ее волос. Взгляды их встретились.

— Только для этого ты должна выйти за меня, — сказал он. — Авалон, ты будешь моей женой?

«Да», — услышала она бесплотный шепот, и на миг ей показалось, что это шепчет прекрасная женщина из древней легенды, женщина, которая любила так сильно, что предпочла умереть, нежели предать свою любовь…

Авалон качнула головой, отгоняя наваждение.

— Нет, — сказала она.

Маркус не шелохнулся, даже не переменился в лице.

— Почему?

— Не могу.

— Я тебе не верю.

Авалон беспомощно взглянула на него, не зная, что на это сказать. Маркус протянул руку и накрыл ее ладонь своей.