Импровизация на тему любви - Фабио Воло Страница 56

— Как съездил в Нью-Йорк?

— Нормально.

— А как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, хорошо. Мама, если хочешь, я могу подежурить ночью, тем более из-за разницы во времени мне спать не захочется. А завтра утром ты придешь.

— Не беспокойся, у меня куча дел, но я все равно приду.

— Мама, я серьезно говорю, глупо же сидеть вдвоем.

— Хорошо, тогда приходи к восьми часам.

— Отлично. Пока.

Ровно в восемь я был в больнице. Бабушка поздоровалась со мной, назвав меня моим именем. Я отдал ей браслет, который купил для нее.

— Какой ты милый, — сказала она мне. Этими словами она благодарила меня, когда я делал для нее что-нибудь приятное.

Мы не спали всю ночь. Бабушка, правда, ненадолго забывалась, а потом снова открывала глаза.

Куда делась та крупная женщина, которую я знал всегда? Морщинистая старушка, лежавшая в постели, словно была не она. Моя бабушка была сильной. Рано овдовев, она одна вырастила двух дочерей, работала и заботилась о семье.

— Бабушка, как ты себя чувствуешь?

Она посмотрела на меня, но не ответила.

— Ты помнишь, как ты говорила, что придавила подушку?

— Что?

— Когда я был маленьким, ты охала-ахала, просыпаясь, а потом говорила, что придавила подушку.

Бабушка промолчала, а потом сказала:

— Завтра, когда придешь, принеси мне сережки. Те самые, с жемчугом. Они в коробочке в платяном шкафу, в глубине, под трусами.

— Бабуль, зачем тебе здесь сережки?

— Мне Альберто вчера сказал, что скоро вернется.

Когда она говорила про дедушку, у меня всегда немного щемило сердце.

— Давно он тебе сказал это?

— Вчера, когда приходил навестить меня.

Раньше, столкнувшись с такими ее странностями, я с горячностью доказывал, что такого быть не могло. Я пытался направить ее мысль в правильное русло, мне казалось, что если я буду разубеждать ее, то она наконец очнется от своих видений. Только потом я научился потакать ей, не мешая фантазировать.

— Бабуль, а ты обрадовалась, увидев его?

— Конечно. Он сказал, что я очень красивая, а уж раз он это сказал, то я поверила ему — такой человек, как твой дед, зря болтать не станет. Это он велел мне надеть сережки. Говорит, когда он видит их на мне, то сразу вспоминает день, когда он мне их подарил.

— А что еще он тебе сказал?

— Ничего. Он ведь недолго здесь побыл. Он стоял вон там, рядом со стулом, на котором ты сидишь, только тогда на нем сидела мама. Они оба смотрели на меня. Он погладил ее по голове. После мама начала плакать, и тогда он ушел отсюда. Перед уходом он сказал, что вернется и принесет мне мороженое.

Она стала пристально смотреть на меня, словно хотела сказать что-то крайне важное.

— В чем дело, бабушка?

— Я бы с удовольствием съела мороженое. Но только сейчас, а не тогда, когда мне его дедушка принесет. У тебя нет мороженого?

— Ну, бабушка, где я его сейчас найду? Сейчас я не могу. Я принесу его завтра. Раньше, чем дедушка.

Потом я вспомнил, что, наверное, должны быть автоматы, в которых можно купить мороженое в упаковке Я спросил у санитарки, и она сказала, что на первом этаже, рядом с выходом, стоит такой автомат.

— Потерпи чуть-чуть, бабуль, я сейчас принесу тебе мороженое.

Я пошел вниз искать автомат и по дороге подумал, что бабушка, видно, не в таком тяжелом состоянии, раз ей захотелось мороженого, и вообще она сегодня выглядит лучше чем обычно.

Я взял мороженое и поднялся наверх. Когда я вошел в палату, бабушка спала. Что делать? Разбудить ее или пусть спит? — гадал я.

Я ее разбудил.

— Бабушка, мороженое…

— Спасибо, Альберто. Ты меня прости, но у меня еще нет сережек.

Я снова стал дедушкой.

— Бабушка, я Джакомо, твой внук.

— Я знаю, я же не сумасшедшая.

Она начала есть мороженое на палочке. Как обычно, она не стала разворачивать его целиком, а только сдернула вниз бумагу, как кожуру у банана. Палочку она все время заворачивала в бумагу, наверное, чтобы не испачкать пальцы. Вот и сейчас она не изменила своей привычке.

Пока она ела мороженое, я рассказывал ей про Микелу.

— Ты знаешь, бабуль, в последние дни я много играл, как ты мне всегда советовала.

— И правильно делал, тебе надо чаще играть. Обещай мне, что ты и дальше будешь играть… но только не играй с китайцами.

— Хорошо, обещаю. А чем тебя китайцы не устраивают?

— Потому что они плохие, я их знаю… Ну и как, ты доволен?

— Сейчас мне не очень хорошо, мне подружки не хватает, с которой я играл, но я счастлив, что играл именно с ней.

Я говорил, а она разглядывала мороженое, словно раздумывая, с какой стороны его откусить. Она прямо-таки любовалась им. Совсем как девочка.

Потом она сказала:

— Альберто, ты помнишь, как я для тебя разнашивала шерстяное белье?

Говорила ли она сама с собой или на самом деле мой дедушка был рядом? Я в такие вещи немного верю, так что у меня мурашки по коже пробежали. Про шерстяное белье бабушка мне рассказывала сотни раз. Каждую субботу она носила днем шерстяные фуфайку и кальсоны дедушки, чтобы они растянулись, сделались мягче и не так сильно кололись. Моя бабушка была крупнее дедушки. Все это она делала для того, чтобы холодной зимой Он мог надеть теплое белье, которое не раздражает кожу. Так по старинке делали белье более мягким.

Я посмотрел на нее и сказал то, что обычно говорят в больницах:

— Если все и дальше так пойдет, то через несколько дней тебя выпишут.

Она продолжала смотреть на мороженое, словно видела его впервые в жизни, а потом, помолчав немного, произнесла:

— Но я скоро умру. Ты знаешь, что я скоро умру?

Ее слова встревожили меня.

— Ну о чем ты говоришь?!

— Да, да. Вот доем мороженое, а потом умру. Я это знаю.

— Перестань пороть глупости!

Она все, так же разглядывала мороженое, потом по-детски пожала плечами. Ее жест можно было истолковать так «Подумаешь, какое дело».

Я привык к ее несуразному поведению, но на этот раз она меня напугала. Я вспомнил обо всех странностях, которые происходят с людьми перед смертью. Я на самом деле перепугался.

Немного погодя все с тем же детским видом она сказала мне:

— Тебе больно, но ты счастлив, а я не чувствую больше боли. Я ничего не чувствую. Когда ты в жизни ничего не чувствуешь, даже боли, то, значит, тебе остается только ждать, когда ты умрешь… Я вот доем мороженое, а потом умру.