Дочери Ганга - Лора Бекитт Страница 56

Здесь Ганг был удивительно широк, особенно в сезон дождей; и хотя вдоль берега были воздвигнуты защитные дамбы, наводнения зачастую прорывали их. Сам город протянулся длинной узкой полосой с запада на восток. С древних времен Патна являлась перевалочным пунктом при путешествии в любую часть Индии.

Сона была полна впечатлений: она впервые ехала в поезде по железной дороге. Солнце нагрело вагон, ветер швырял в окна раскаленную пыль. Проходы были заставлены вещами, и попутчики непрерывно болтали: казалось, здесь можно узнать новости со всего света. На станциях разносчики предлагали горячие лепешки и чай в глиняных чашках.

Деньги на билеты и первоначальные расходы пришлось занять у Ратны. Арун надеялся в ближайшее время найти работу и отослать долг.

По приезде в Патну молодые супруги все еще пребывали в радостном возбуждении, но потом оно начало гаснуть.

– За такую цену вы найдете жилье только здесь, – заявил шустрый человечек, к которому они обратились за помощью.

Арун огляделся. Вдали виднелось несколько одиноких тамариндовых деревьев, словно дремлющих под жгучим полуденным солнцем, зато прямо перед глазами были кучи мусора, узкие голые улочки, вдоль которых сушилось застиранное белье, покосившиеся лачуги с дырявыми крышами.

– Может, поищем что-то другое? – обратился он к Соне.

– На первое время сойдет и это, – ответила она, зная, что у них мало денег. – Мне все равно, где жить.

В результате они очутились в домишке с закопченными потолками, грязными полами, трухлявыми стенами и старой глиняной печью. Пол на веранде кое-где провалился, и из дыр тянуло сырой землей. Крохотный дворик зарос сорняками.

– Здесь можно найти работу? – спросил Арун у провожатого.

– Из какой ты касты?

Сона напряженно смотрела на мужа. Еще в дороге Арун сказал: «Я больше не хочу быть слугой». Он желал заняться чем-то таким, что бы радовало его душу и приносило пользу людям.

– Вайшья. Но моя жена брахманка, и я хочу, чтобы она жила, как брахманка. Я говорю по-английски, умею читать и писать.

Мужчина почесал за ухом.

– Есть тут один белый чудак. Он открыл школу для ребятишек – мой сын туда ходит. Правда, не все отпускают детей учиться, хотя от Бернем-сахиба никто не ждет зла. Он просто с ума сходит от радости, если индиец знает английский. К сожалению, среди нас таких почти нет.

– А где он живет?

– Я покажу.

Арун сомневался, разумно ли оставлять Сону одну с кучей дел, но она успокоила мужа, сказав, что справится. Пока его не будет, она постарается узнать, где колодец и лавка, и немного приберет в доме.

Когда муж с провожатым ушли, Сона расправила складки сари и как следует прикрыла голову. Иначе ее сочтут нечистой и все станут шарахаться от нее. Арун предлагал жене сослаться на болезнь, из-за которой якобы пришлось остричь волосы, но молодая женщина не хотела рисковать.

Вдохнув пыльный воздух пустого дома и окинув взглядом заросший сорняками двор, Сона вдруг подумала, что ей ничего не надо, кроме любви и преданности мужа, сознания того, что он рядом.

С ним она была точно сахар, растворенный в воде. Со дня встречи они еще не были близки: Арун говорил, что она должна окончательно окрепнуть. Но каждую ночь он так бережно и нежно обнимал ее, что в каждой клеточке ее тела словно звенела чудесная музыка.

В конце концов, в судьбе каждого человека горе и радость сливаются, как воды Ганга и Джамны [87]. Сона надеялась, что после всех злоключений они с мужем заживут по-новому. Теперь ей есть из чего черпать жизненные силы! В Патне их никто не найдет. У них уже есть дом, а потом наверняка появятся дети. Дочь она назовет Латикой, а сына – как захочет Арун.

Сону огорчала разлука с Ратной и Ситой. Вместе с тем ее терзали противоречивые мысли. Не выдержав, молодая женщина поделилась с мужем:

– Мне кажется, я знаю, почему Сита вернулась в приют. Она говорила, что Ратна плохо себя ведет. Вот, мол, что случается с вдовами, которые нарушают установленные правила!

– Что ты имеешь в виду?

– Ратна принимала у себя того белого, и он давал ей деньги.

– Но она же не вешья! Мне кажется, англичанин просто помогал Ратне.

– Мне не дает покоя мысль, что она делала это из-за меня. Мои лекарства стоили дорого.

– А мне показалось, она его любит.

– Это неправильно.

Арун улыбнулся.

– Любовь редко бывает правильной, мой цветок!

– Я боюсь, что англичанин причинит ей горе – еще большее, чем тот индиец, Нилам.

– Я тоже этого боюсь.

Теперь молодая женщина утешала себя тем, что Арун может написать Ратне, рассказать, где они поселились, и если та попадет в беду, они сумеют прийти ей на помощь.

Стоило Соне оказаться на улице, как ее окликнула какая-то женщина. Оказалось, она жила по соседству. Спустя несколько минут Сона уже знала, где колодец и лавка, а также имена ближайших обитателей этой улицы. Соседка пригласила молодую женщину в гости, пообещав одолжить ей самое необходимое.

Между тем Арун подошел к глинобитному строению под соломенной крышей.

– Вот здесь, – сказал провожатый и улыбнулся, довольный тем, что ему дали две анны. – Входи, не бойся. Бернем-сахиб никого не прогоняет.

Рядом с домом росли две огромные смоковницы, кроны которых отбрасывали густую тень. Их листья тихо шелестели от легкого ветерка.

«Хорошее место», – подумал Арун.

Изнутри тянуло прохладой. Привычно сняв обувь, молодой человек зашел в дом. Стены и пол были усыпаны солнечными бликами. В углу виднелась груда циновок, на которых во время уроков, вероятно, сидели ученики, а в центре помещения стоял деревянный стол, заваленный кипой книг и бумаг. За ним сидел серьезный старик. Заслышав шаги, он повернул голову и уставился на посетителя.

Тот поклонился на индийский манер, но приветствие произнес по-английски – и сразу заметил, как взор старика просветлел.

– Кто ты? – спросил Бернем-сахиб. – И что тебе нужно?

Спустя несколько минут они оживленно беседовали. В молодости Бернем-сахиб участвовал в войнах с маратхами [88], а под конец службы – в сикхских войнах [89]. Он сделал военную карьеру, но это не принесло ему счастья. Теперь он получал пенсию от британского правительства, которую почти целиком тратил на содержание школы. Арун подозревал, что Бернем-сахиб искупает какие-то грехи, но спросить об этом, разумеется, было нельзя.