Любовь против правил - Шерри Томас Страница 56

Милли покраснела и склонила голову — жест безмерной застенчивости. Если бы Фиц не испытал этого на деле, он никогда бы не мог даже вообразить, что она способна извиваться под ним, держа руку между его ног. Но все последние дни он только об этом и думал — о ее пылкости, безрассудной смелости и страстности.

— Думаю, мы достаточно потрудились сегодня, — сказала Милли. — Вы можете передать эти идеи мистеру Гидеону, и я буду рада взглянуть на первые наброски, когда вы их получите.

Не дожидаясь ответа, она встала. Фиц тоже поднялся и проводил ее до выхода.

Он собирался открыть перед ней дверь, но вместо этого преградил ей путь. И прежде чем она успела что-нибудь сказать, обхватил ладонями ее лицо и крепко поцеловал, прижав к ближайшей стене. Она так долго ждала этих минут, проявлений нежности и страсти с его стороны.

Рот ее был в шоколаде, язык жаждущий и проворный. Она сунула руки под его жилет и, потянув за рубашку, вытащила ее из-под брюк. Он расстегнул пуговицы ее лифа, стянул все, что попалось ему на пути, и забрал ее сосок в рот.

Его брюки, ее юбки — все препятствия были отброшены в сторону. Он приподнял ее повыше и овладел ею. Звуки, которые она издавала, неровные, прекрасные звуки любовной жажды. И ее лицо. Ее утонченное лицо.

— Открой глаза, — потребовал он.

Она только крепче зажмурилась.

— Открой глаза, или я остановлюсь.

Он замер на месте. Она протестующе всхлипнула. Ее ресницы затрепетали и поднялись — слегка. Она смотрела вниз.

— Посмотри на меня.

Неохотно она подняла взгляд.

И в глубине ее глаз таилось все, что они пережили за эти годы, — вся их жизнь шаг за шагом, пути, которые они прошли.

Медленно он снова вошел в нее. Все отражалось в ее глазах — смущение, страстное желание, проблески огромного счастья.

Наслаждение стало сильным, затем невыносимым. Фиц с трудом дышал. Содрогаясь в экстазе, Милли закрыла глаза. Он тоже закрыл глаза и всецело отдался неутолимой страсти.

Но даже когда они привели свою одежду в порядок, придав ей некое подобие благопристойности, Фицу все еще было трудно дышать — страшная тяжесть сжимала ему грудь.

Их соитие не было попыткой зачать ребенка, то есть чисто формальным актом. Не было даже простым удовлетворением похоти. Он искал что-то, возможно, отзвук своего собственного сердца, созвучие — и нашел это в ней.

Нет, нет, это, должно быть, только иллюзия, момент самообмана.

И вовсе не важно, что он там напридумывал. Прежде всего как ему могло прийти в голову пытаться найти идеал в своей жене? Это не входило в его планы.

Он обещал себя Изабелл.

Фиц отворил для Милли дверь.

— Выгоняете меня теперь, когда получили свое? — спросила она, не глядя на него, но с легкой улыбкой, притаившейся в уголке ее губ.

Легкий кокетливый оттенок в ее голосе острой болью отозвался в его сердце. Она никогда не заигрывала с ним ни при каких обстоятельствах. Он пробудил у нее ошибочное представление о своих истинных чувствах.

— Только отступаю в сторону, чтобы больше не стоять у вас на пути.

— Вы и не стояли. Вам не в чем себя упрекнуть. В вас говорила страстная натура.

Милли покраснела и прикусила нижнюю губу, словно потрясенная собственной дерзостью.

Фиц тоже был удивлен. Он считал, что она становится дерзкой только в темноте. Он и хотел ее именно такой, застенчивой и сексуальной. Он хотел…

Он обещал себя другой.

— Мне нужно поговорить с Гидеоном, пока он не ушел, о тех изменениях, которые мы хотим внести в рекламные материалы.

— Да, конечно. Я уже ухожу, не буду вам мешать.

Она поцеловала его в щеку — чего никогда не делала за все время их брака — и удалилась.

Он тихо затворил дверь, заперевшись внутри.

«Никогда не обращайте внимания на то, что мужчина говорит; смотрите, что он делает», — произнесла однажды раздраженная пожилая дама в пределах слышимости Милли.

Если она собирается воспользоваться этим превосходным советом, ей следует забыть о плане Фица — оставить ее через шесть месяцев ради миссис Энглвуд — и обращать внимание только на то, что он предпринимает в интересах фирмы.

По отношению к ней он вел себя весьма своеобразно. Например, перенес их занятия любовью из спальни в кабинет и с ночи на день. Но Фиц был сдержанным, рассудительным человеком, который прекрасно разбирался в тонкостях и вел себя соответственно. Для него подобные импульсивные поступки, когда его заносило в сторону, словно воздушный шар в бурю, свидетельствовали об очевидном вожделении по меньшей мере.

И вполне возможно, о чем-то большем, намного большем.

Милли пыталась не давать воли ложным надеждам. Но они вопреки ее стараниям бурно расцветали в ее душе, переполняя предвкушением счастья. Теперь с каждым днем он будет все отчетливее понимать, что все эти восемь лет ждал вовсе не миссис Энглвуд, а ее, Милли.

Поскольку Хелена осталась под присмотром Венеции, вечер у Милли был свободен. Она с нетерпением поглядывала на часы, предвкушая приятный ужин с Фицем дома — прелюдию к тому моменту, когда они позволят желаниям вновь проявить свою власть над ними. И сегодня ночью она не станет просить Фица выключить свет. Ей нравилась эта откровенная жажда в его глазах, когда он смотрел на ее обнаженное тело. Пусть смотрит, сколько ему угодно. Ей не жалко.

Для домашнего ужина она могла бы надеть свое платье для чаепитий, но ей показалось слишком бесстыдным появиться в том же платье, в котором он так неистово овладел ею. Поэтому она переоделась в нарядное желтовато-оранжевое обеденное платье. Ни звука не доносилось из его комнаты, но Милли не особенно беспокоилась. Чуть раньше она слышала, как он принимал ванну. Возможно, он переоделся и снова вернулся в кабинет.

Но когда она спустилась в гостиную несколько минут спустя, его там не было.

— Лорд Фицхью все еще в своем кабинете?

— Нет, мэм, — ответил Коббл, дворецкий. — Лорд Фицхью уехал в свой клуб. Он распорядился не ждать его к ужину.

Милли изумленно заморгала. В том, что Фиц вечером отправился в клуб, не было ничего странного. Ему нравилось встречаться с друзьями в клубе, и иногда он там ужинал с ними. Но почему именно сегодня? Днем он даже не намекал, что намеревается куда-то пойти.

— Подавать ужин? — спросил Коббл.

— Да, пожалуй.

Минутой раньше Милли чувствовала себя на небесах, теперь она оказалась в темнице, закованная в кандалы. Ей стоило больших усилий заставить себя нормально поесть. Она понимала, что необходимо сохранять спокойствие, ничем не выдавать своих истинных чувств. Возможно, она слишком переусердствовала как со своей недавней эйфорией, так и со сменившим ее отчаянием. Истина, вероятно, находилась где-то посередине. Их любовный акт в его кабинете не был так уж значителен, как она вообразила. И отсутствие Фица этим вечером тоже ни о чем не говорит.