Год длиною в жизнь - Елена Арсеньева Страница 56

«Аксакова», – чуть не ляпнул Георгий, но вовремя прикусилязык. Да какая она Аксакова? Она тогда просто так сказала, чтобы ему подыграть!

– И вообще, ты откуда ее знаешь? – вмешалась Ольга.

Хлопнула дверь в прихожей. Пришли Николай Тихонович Монахини Вера.

– Привет, дамы и товарищи, – сказал Монахин. – А что это выкакие-то такие… перебулгаченные?

Как всегда, при виде мужа Ольга почувствовала себявиноватой. Коварной изменницей почувствовала. И, сбиваясь с пятого на десятое,торопясь и ненатурально смеясь, она принялась рассказывать о какой-то русскойфранцуженке, эмигрантке, которая во что бы то ни стало хочет с ними,Аксаковыми-Монахиными встретиться (Николай нахмурился, Вера что-то изумленнопискнула), потому что она приемная дочь Алекса Ле Буа, сына Эвелины Ле Буа,матери Александры Константиновны (Николай прищурил глаза, Вера их вытаращила),передать какие-то фотографии и подарки (Николай еще пуще нахмурился, а Веразаверещала от восторга).

– Да… – неопределенно протянул Николай, но вид у него был определеннонедовольный. – Не знаю, не знаю…

– Как здорово! – взвизгнула Вера. – Ну давайте ее пригласим,ну давайте! Подарки из Парижа… Наверное, французские духи!

Георгий вспомнил виденный флакон и наклонил голову, чтобыскрыть краску, бросившуюся в лицо.

– Наверное, мы обязательно должны ее пригласить, – сказал,старательно роясь в карманах, якобы ища носовой платок, которого там заведомоне было. Потом подошел к комоду, достал чистый платок и сунул в него нос.Пробурчал как бы безразлично: – Иначе она подумает, что мы тут дикари русские,медведи у нас по улицам ходят, и все такое.

– У тебя насморк? – спросила баба Саша, следившая, какобычно, за Игорьком… ну да, за Георгием, конечно, за Георгием… обожающимвзглядом.

И немедленно все прочие на него тоже уставились.

Отвлек, называется, от себя внимание! Взял да и вызвал,дурак, огонь на себя.

– Нет у меня никакого насморка, – буркнул Георгий, прячаплаток.

– Есть, – заявила Вера. – У тебя нос красный. И вообще тыкрасный. Ой, у тебя температура!

У Александры Константиновны мигом сделались испуганныеглаза. Ну как же, идол ее сердца, солнышко ясное, заболел!

– Отвяжись, Верка, – злобно прошипел Георгий. – Никакойтемпературы у меня нет. Просто жарко.

– И правда, жарко, – согласился Николай Тихонович. – Аговорили, холодное лето, холодное… Где ж холодное? Какая-то ЭкваториальнаяАфрика…

Николай Тихонович Монахин обладал редкостным умениемзаговаривать зубы своей чрезмерно возбудимой семье.

– Вообще-то, – уже спокойней сказала Ольга, – Лавровпредлагал даже устроить встречу у него дома или вообще где-нибудь в ресторане.

– Ой, давайте, давайте в ресторане! – заверещала Вера. – В«Москве» или лучше в «России»!

У Георгия сердце дало сбой. В «России»…

– Конечно, конечно! – продолжала в том же духе Вера. – Ввоскресенье устроим там обед! А потом погуляем вместе по набережной, чтобы всевидели, что у нас в гостях настоящая француженка!

– Ты ей что, на грудь вывеску повесишь: «La Fran?aisev?ritable»? – с невинным видом спросила баба Саша, которая гимназическогофранцузского не забыла, это раз, а во-вторых, относилась к внучке хоть и слюбовью, но все ж смешанной с немалой долей иронии. – Чтобы все читали ивосхищались? Да?

– О Господи, – вздохнул Николай Тихонович, которому поройприходилось собирать в кулак все силы, чтобы сохранять мирное сосуществование сэтой «белой костью, голубой кровью». – Переведите нам, темным, а?

– La Fran?aise v?ritable – истинная француженка, – выпалилГеоргий, совершенно счастливый от того, что идет речь о Рите.

– Мерси, – буркнул отчим. – Теперь меня послушайте, дамы итоварищи. Конечно, в ресторан мы не пойдем и Федору Федоровичу навязываться небудем. Пригласим эту русскую француженку… или кто она там… в гости. Не дикариже мы, в самом деле! Тем более что она, как я понял, хочет пообщаться вдомашней обстановке. В частном порядке.

– ? titre priv?, – пробормотала Александра Константиновна.

– Как скажете, – покладисто согласился Николай Тихонович.

И немедленно разговор перешел на вещи животрепещущие: когдаименно устроить обед. Потом решили, что лучше все-таки позвать гостью на чай –а то подашь, к примеру, борщ и селедку под шубой, а потом окажется, чтофранцузы такого не едят, и будет конфуз, а пирожные из 1-й булочной наСвердловке не стыдно и президенту Франции подать, не то что какой-то там РитеЛе Буа! Далее обсуждалось, что купить в подарок любезным французскимродственникам – хохломскую роспись, конечно, и черную икру, что ж еще из Россиивезти за границу, и павловских платков дамам, это ведь такой шик – павловскиеплатки, ну а мужчинам следует дарить павловские же ножи… красота, стальсверхпрочная, о каком вообще Золингене может идти речь, когда есть на светепавловские ножи… Ольга пошла звонить Федору Федоровичу и сообщать о решениисемейного совета… Георгий шмыгнул в свою комнату и кинулся ничком на кровать,обнимая и целуя, как распоследний влюбленный идиот, свою подушку. Он и былраспоследний влюбленный идиот, ему даже не суть важно было, что подушка непахнет волшебными французскими духами, зато в нее очень удобно было бормотатьзадыхающимся шепотом: «Рита, Рита, Рита… я тебя люблю…» Вера тоже понеслась всвою комнатку (бывшую Данину боковушку, ныне превращенную в премилую девичьюсветелку) и принялась выбрасывать из шкафа свои немногочисленные наряды, чтобыпотом доказать маме, что ей нечего, совершенно нечего надеть в честь визитафранцузской гостьи. И что та подумает о наших советских девушках, увидев этиюбки и эти кофточки? Александра Константиновна прокралась на кухню и украдкойнакапала на сахарок нитроглицерину. А Николай Тихонович, безадресно заявив:«Схожу-ка за папиросами!» – вышел из дому. Но, вместо того чтобы свернуть ктабачному ларьку на остановке на площади Минина, двинулся в противоположномнаправлении, до угла Фигнер – Пискунова, зашел в будку телефона-автомата инабрал номер, который отыскал в маленькой записной книжке.

– Дежурный Дерягин слушает! – послышалось в трубке.

– Говорит Герой Советского Союза Монахин, – отчеканилНиколай Тихонович. – Могу я побеседовать с Кириллом Сергеевичем?